Дома бабушка устлала полы травою. Украсила ветками красный угол с иконами. Положила веточки на окна в спальне, на кухне.

Поле очень хотелось поговорить с бабушкой о самом важном, о самом сокровенном — о Троице, а у бабушки все дела, дела. И Поля не вытерпела. На кухне начала свой разговор.

— Бабушка, вот скажи ты мне! Вот скажи ты мне, как нужно Бога любить?

— Жить по совести.

— Никому зла не делать?

— Даже не держать в сердце — ни зла, ни обид.

— Нет, бабушка, ты меня не понимаешь! — покачала головой Поля. — Я люблю папу, потому что он папа. Я люблю маму, потому что она мама. Потому что я их дочка. Я тебя люблю — ты моя бабушка. А Бог — он тоже мой? Маму я знаю. У нее ямочки на щеках. У папы глаза строгие, но он очень весёлый, у тебя сто дел, а на меня времени хватает. У тебя только одна прядка седая. Я вас знаю. А Бог? Он же везде. На солнце, на звёздах, на каждой травинке. Как можно любить всё?

— Так ведь все, Поленька, — жизнь. Кто жизнь-то не любит?

— А-а-а! — Поля обрадовалась. — Бабушка! Я ведь, пожалуй, всё люблю. И звёзды, и землю. Паучишек, муравьишек, китов, слонов… Вот только задавал не люблю и обидчиков.

— Э, дорогая! Обидчиков-то люби больше других! — бабушка смотрела на Полю такими глазами, что было ясно: в её словах правда.

— Они же зло мне делают! — не поняла Поля.

— А ты на зло добром отвечай.

— Добром на зло?.. — и тут Поля вспомнила: — Бабушка, ты мне хотела драгоценность показать.

— Да вот же она! — Ефросинья Калинниковна сняла с божницы маленькую икону. — «Троица» дивного художника Андрея Рублёва. Икона у преподобного отца Андрея большая, а твой дедушка написал эту икону точь-в-точь, но с детскую ладошку.

— Разве дедушка художник? Он — геодезист.

— Твой дедушка за что бы ни брался, всё у него получалось. «Троицу» он написал для своей больной сестры. В те годы за веру в Бога в тюрьмы людей сажали. А дедушка учился в Москве. Он каждый день ходил в Третьяковскую галерею, смотрел на «Троицу», а потом спешил в студенческое общежитие. Икону писал тайком, на чердаке. Господь смилостивился, исцелил.

— Наталью Васильевну?! — обрадовалась Поля. — Она ведь у нас астроном, открыла множество крошечных планет.

— На этой иконе тишина написана, — сказала бабушка. — Святая тишина.

Золотые лики трёх Ангелов были прекрасные. На их одеждах ласковый мерцающий свет. Ангелы молчат, но глаза у них говорят. О печальном, а всё-таки об очень хорошем.

— Это и есть моё богатство! — сказала бабушка, коснувшись губами иконы. — Видишь, трое. Но это Господь, явившийся праотцу Аврааму у дубравы Мамврийской.

— Вот оно, деревце! — обрадовалась Поля. — Бабушка, а ты заметила, если смотреть на икону чуть издали — Ангелы улыбаются, а если близко — Ангелы горюют.

— Милая моя девочка! На этой иконе — вся судьба России, всякого русского человека.

— И моя?

— Ты же русская.

— Бабушка, а что в чаше?

— Телец. Телёночек. Угощение праотца Авраама. Еда завета между Богом и людьми.

— Бабушка, что же это получается-то? Это получается, что и Бог Отец, и Бог Сын, и Бог Дух Святой о нас горюют. Обо всей нашей России? Нам что же, всегда будет плохо?

— Да разве русские жалуются на судьбу? — удивилась бабушка. — Наши печали Христовы. Иисус Христос — Бог, а муки претерпел крестные. Твой прадедушка три войны прошел, но всегда так говаривал: слава Тебе, Господи, что родил меня русским.

— Бабушка, а я знаю, что такое Троица! — осенило внучку. — Я люблю всех троих, как одного. Бабушка, если я люблю Троицу, значит, я верю в Бога?

— Веруешь! — согласилась бабушка.

— Я догадалась, догадалась, догадалась! Евпатория — страна скворцов!

На огромной шелковице под каждым листом — скворец.

— Я смотрю, у них праздник, — сказала бабушка.

Скворцы и впрямь шумели радостно. Стайками улетали, прилетали, перепархивали на соседние деревья, но шума меньше не становилось. Опять собирались все вместе. Иные скворцы садились в траву и паслись. Совсем, как куры.

— У нас в поселке скворечники на деревьях, а скворцы не прилетают! — пожаловалась Поля бабушке. — Я за всю весну двух скворцов видела. Понимаешь? Только двух! А здесь их целая тысяча.

— Наверное, в ваших краях обижают птиц, — сказала Ефросинья Калинниковна.

Поля не согласилась.

— Ну, бабушка! Если люди скворечники на деревья вешают, значит, ждут! Жить приглашают!

— Воздух, милая, у вас неподходящий для птиц.

— Уж конечно, неподходящий! — согласилась Поля.

— В Москве, бабушка, знаешь, сколько машин? Я думаю, больше, чем людей. И все машины — пожиратели чистого воздуха.

На лимане ветер дул из степи. Поля голову в плечи спрятала.