Бабушка говорит, поздней осенью перекати-поля, гонимые ветром, катятся по степи, и степь словно бы сама плывёт.

Вот бы в этот шар, и покатиться, покатиться…

Прабабушка ждала Полю у задней калитки.

— Смотрела, как солнце встаёт?

— Бабушка-прабабушка! Его все ждут. И все, все ему радуются.

— Ты счастливая, девочка! — сказала Анна Порфирьевна. — Ты любишь солнце.

— Бабушка-прабабушка, а я теперь знаю, почему утро вечера мудренее.

Бабушки сидели в тени ореха. Ветер дул из степи, тёплый, даже, пожалуй, горячий, но в тени было хорошо.

Скамейка удобная, со спинкой. Поля села рядом с Анной Порфирьевной, прикрыла глаза. Её тянуло в дрёму.

— Бабушка-прабабушка, от тебя мёдом пахнет, а от тебя, бабушка, пирогами.

— Чем же от меня может пахнуть, коли я пирогов напекла? Блинами да пирогами любая изба похваляется. На всю улицу слыхать, у кого нынче пироги.

— Бабушка-прабабушка, а почему у тебя винограда нет? — Поля даже глаза открыла: как она раньше об этом не подумала — у знаменитого виноградаря нет винограда?

— В советской стране, голубушка, люди жили для людей. Не о своём счастье пеклись, а о всенародном. Калинник мой так говаривал: «Я виноградники во всю степь насажал. Гроздь-другую уж как-нибудь пожалуют за труды. А заведи у себя десяток кустов — времени не останется на десяток гектаров».

— Бабушка-прабабушка! — сказала Поля. — А ведь нашего Калинника Иисус Христос взял бы в ученики.

— Господи, куда хватила!

— Взял бы! — согласилась с внучкой бабушка.

— Грех возвеличиваться? Грех! — укорила прабабушка бабушку. — Калинник стремился правдой жить, но бывало всяко. Один Бог знает, как мы душой своей распорядились.

И вдруг Поля увидела большого ежа, а за ежом хвостик в хвостик, будто шарики на ниточке, семенили три ёжика. Крошечных, чуть побольше спичечного коробка.

— Смотрите! Смотрите! — прошептала Поля.

— Матушка-ежиха привела ежат своих показать, — прабабушка улыбнулась, но уж так грустно. — Почуяла звериной своей душой, что я опять остаюсь одна.

— Ты её знаешь?! — удивилась Поля.

— Четвёртую зиму, Бог даст, вместе будем зимовать. Сбегай, дружочек, к соседям. Молочка принеси, угостим малышей.

Поля принесла молоко, налила в блюдечко.

Ежиха отведала и только потом подвела к блюдечку колючие комочки.

— Бабушка-прабабушка, пчёлы тебя не кусают, звери тебя любят.

Слёзы так и посыпались с Полиных глаз.

Прабабушка погладила правнучку по головке:

— Вот и дождичка не надо!

Поля набила рюкзак камкой.

— Лучше мёда возьми побольше! — советовала бабушка. — Мёд редчайший. Без подделок, слава Богу.

— Мне морские сны дороже, — сказала Поля, но для банки мёда гнёздышко нашла.

Они посидели на скамеечке под орехом. Прабабушка поцеловала Полю, перекрестила. Перекрестила бабушку, и — пора: автобус ждать не будет.

Примчался Георгий, сунул Поле в руки деревянную расписную кружку, полную пуговиц.

— Подарок! Я сам все пуговицы выиграл. Тут и советские, и немецкие, и царские.

Подарки надо принимать.

— Спасибо, — сказала Поля. — На следующий год я обязательно приеду.

Бабушка уже шла по тропинке, не оборачиваясь. Поля побежала догонять, на ходу шевеля пальцем в кружке. Пуговицы были с орлами, со звёздами, такие и этакие, и вдруг она откопала стрелу амазонок. Поля вернулась, кинулась назад, Георгий тоже помчался ей навстречу.

— Стрела! Древность!

Георгий остановился, замахал руками:

— Это тебе! Это подарок.

Они постояли, поглядели друг на друга и бросились в разные стороны. Поля догонять бабушку, а мальчишка в степь, на курган.

В Евпатории бабушку и внучку ждала телеграмма. Мама через два дня прилетает из своего дальнего далека, с океана.

— Вот и моим каникулам конец! — сказала бабушка.

— Почему родные люди не живут вместе? — у Поли слёзки опять дрожали на ресничках.

— Так мир устроен, — сказала бабушка, и было понятно: она этого мира не одобряет.

Когда жара спала, они, как всегда, пошли на море. Вдоль лимана, по лиману вброд, на пятачок дикого пляжа.