— А что, есть какие-то сомнения? — ответил вопросом на вопрос Наумыч, — где еще бывают Гюнтеры, кроме Германии?

— Вы будете смеяться, — смело ответил я, — но как минимум в 4–5 странах, перечислить? — и я, не дожидаясь знаков согласия, продолжил, — загибайте пальцы — половина Бельгии, французские Эльзас с Лотарингией, две трети Швейцарии и Австрия целиком… ну еще по мелочи в Польше, Чехословакии и Венгрии.

— А вы начитанный молодой человек, — перехватил у Наумыча нить беседы фирмач, — действительно во всех этих странах живет много немцев и говорят там преимущественно на немецком.

Говорил он на очень приличном русском с едва уловимым акцентом — ну ясно, в 42-м или 43-м, наверно, у нас его выучил под Смоленском или Ростовом. Но вслух я этого, естественно, не произнес, а только кивнул, поэтому Гюнтер продолжил.

— Я работаю в компании Сименс, — сказал он, крутя в руках бокал с кальвадосом, — а если точно то в Сименс-Акциенгезальтшафт, город Мюнхен, Бавария.

Акционерное общество, всплыл у меня в голове перевод, а что, совсем неплохой вариант — ай да Наумыч, ай да сукин сын, какую рыбину сумел выловить.

— Компания большая и уважаемая, — ответил я, — пробу некуда ставить.

Гюнтер немного напрягся при слове «проба», видимо знание русских идиом у него было не самым лучшим, но быстро собрался и продолжил.

— У нашей компании есть к вам, уважаемый Петр, одно деловое предложение.

— Внимательнейшим образом слушаю, герр Щульце, — ответил я, основательно приложившись ко второму бокалу кальвадоса… а внизу тем временем началась музыкальная программа, да, это был все тот же Александр Серов.

— Вы передаете нам… компании Сименс то есть… права на выпуск электронной игры с названием… как уж его? — спросил он у Наумыча, тот подсказал, — с названием Тетрис, а также два готовых образца изделия, принципиальную схему и программное обеспечение к ним…

— И что я получу взамен, герр Шульце? — спросил я с самым невинным видом (а сам между делом вдруг вспомнил, что шульце на белорусском означает дурак… но на немецком наверно все же что-то другое).

— Сто тысяч немецких марок единовременно и два процента с прибыли от продаж данного устройства в течение десяти ближайших лет.

— Неплохо-неплохо, — пробормотал я, — а как я, например, смогу проконтролировать размеры этой самой прибыли? Согласитесь, что вам абсолютно ничего не помешает сказать, что вместо прибыли получился сплошной убыток и никаких процентов мне не полагается.

Немец прищурился, потом усмехнулся и довольно толково ответил:

— Нашей компании, герр Балашов, более 130 лет, среднегодовой оборот сейчас составляет около 50 миллиардов марок, чистая прибыль 5,5 миллиардов. Наша продукция продается в 89 странах мира… сами посудите, зачем нам такие репутационные риски, тем более по такому незначительному поводу, как ваша игра…

— Но-но, — не смог удержать себя я, — если я что-либо понимаю в рынке электронных игр, годовой оборот которого составляет сейчас примерно 10–12 миллиардов долларов, моя незначительная игрушка сможет отвоевать не меньше 5–6% этого рынка. А это, как легко подсчитать, где-то в районе полмиллиарда баксов — поменьше, конечно, чем у Сименса, но в целом сравнимо.

Шульце с Наумычем переглянулись, и немец сформулировал свой ответ:

— У вас чрезмерно оптимистичная оценка своих перспектив, господин Балашов.

— Хорошо, урежем ее на порядок, — не стал спорить я, — но и пятьдесят миллионов долларов, что составляет сто миллионов марок в принципе тоже неплохие деньги.

— Ладно, — поморщился немец, — давайте оставим этот бессмысленный спор о… как это у вас в России говорят… о шкуре неубитого медведя. И давайте сосредоточимся на более просчитываемых вещах.

Ого, подумал я, кажется, я ошибался насчет знаний Гюнтера в области русских идиом.

— Давайте сосредоточимся, — вслух сказал я, — сто тысяч — это слишком скромная сумма, душа такую не принимает…

— Хорошо, — ответил немец, — назовите цифры, которые ваша душа примет.

— Миллион, — быстро вылетело из меня, — и не два процента, а четыре.

Торговались мы недолго, но яростно… в итоге лям марок сократился до семисот тысяч, а четыре процента до двух с половиной.

— Согласие, — подытожил я результаты нашего торжища, — есть продукт при полном непротивлении сторон. По рукам?

Александр Серов затянул внизу свое неизбывное «Йа льублю тьебя до сльоз», а Гюнтер протянул мне свою мозолистую руку.