— Почему они всё ещё сражаются, господин? — спросил Гидореас у своего командира. — Наверняка же понимают, что им не победить. Рано или поздно мы отыщем их миры.

Только что завершился переход в пятую систему, считая с момента открытия в «Ночном замке». Примарх и хускарл стояли рядом на командной палубе.

— Их лидеров интересуют те же вопросы, только о нас, — неожиданно отозвался Дорн, застав Гидореаса врасплох. Воин полагал, что примарх слишком занят, чтобы ответить на его замечание. — Пожалуй, там говорят: «Отчего они столь упрямо шарят по нашим владениям вслепую и с такими потерями? Почему этот Император и его прислужники так непреклонно атакуют нас?» Враг не осознаёт размеров Империума и масштабов нашей цели, а потому до сих пор надеется протянуть дольше нас. Сдался бы ты на их месте, мой хускарл? Просто потому, что война тяжела?

— Нет, мой господин, я сражался бы до последнего удара моих сердец, до последнего вздоха в лёгких, — ответил Гидореас.

— Поистине так. Всегда помни о цели, в чём бы она ни заключалась, и непрерывно стремись к ней. Нельзя терпеть неудачу из-за недостаточных усилий.

— Сколь бы не были тяжелы наши труды, можно подбодрить себя тем, что наша победа неизбежна, — начал Гидореас, но осознал свою ошибку в тот же миг, как слова сорвались с губ.

Исправиться хускарл не успел: он застыл под пристальным взглядом примарха, нахмурившего брови.

— Победа неизбежна для Императора, а не для нас, — прогремел Дорн. Отвернувшись, он пошевелил пальцами, стиснул кулаки, однако затем расслабился. — Может выйти так, что мы погибнем, но всё же одержим победу.

— Вас что-то тревожит, мой господин.

— Разумеется, Гидореас, — спокойно ответил примарх. — Только глупец считает себя непогрешимым.

— Вы не глупец, господин. Вы — величайший полководец Императора.

— Не будь так уверен. Здесь у меня немало конкурентов. Возможно, пока мы беседуем, Лев уже поднимает тост за Хоруса и Фулгрима, поздравляя их с триумфом на руинах какой-нибудь системы Незримых. Есть вероятность, что я ошибся, что моё стремление ринуться прямо в сердце Окклюды Ноктис родилось либо из гордости, либо из упрямства, либо из духа противоречия. Лев прогневал меня, и, может, это повлияло на мои рассуждения — я захотел доказать его неправоту. Сейчас некоторые генералы и адмиралы среди наших союзников утверждают, что мы должны ухватиться за созданную нами возможность, чтобы вырваться из этих омрачённых систем и соединиться с каким-нибудь из других легионов.

Гидореас собирался сказать что-то в защиту своего генного отца, но тот остановил воина, подняв руку и слегка покачав головой.

— Командир моих хускарлов, я знаю, что ты готов постоять за мою честь, не щадя себя, — так же, как и магистр Эол, — но ты не должен оборонять её от моих же сомнений. Осознание возможности личной неудачи — это не слабость и не паранойя. Кроме того, есть и иной довод в пользу возвращения: сведения, полученные нами здесь, могут принести пользу моим братьям, если они попадут в схожую ситуацию. — Немного расслабившись, Дорн отвернулся и вновь начал следить за рунами, которые расползались по карте звёздной системы. — Меня беспокоит иная проблема, более серьёзная, чем потенциально напрасная трата сил и потеря репутации. Я не уверен, чего пытается достичь Континуум Капыкулу.

— Защитить свои миры от нас, мой господин.

Гидореас ощутил себя неуютно, указывая своему повелителю на нечто столь очевидное. Возможно, воин слишком примитивно мыслил?

— Такова их цель, их желание, но как они адаптируют свою стратегию? Война — это манёвры и логистика, а не только болтеры и щиты. Они перемещаются не так, как мы, иначе воспринимают пустоту и промежуточные измерения. Мы пытались чему-то у них научиться, но в плен попали немногие, да и те ничего нам не сообщают.

Гидореас вспомнил, что во множестве речей и бесед Рогал Дорн говорил то же самое, только более подробно и красноречиво.

— А разве нам не полагается прежде всего думать о собственных намерениях?

Примарх улыбнулся, но без особого веселья, как происходило уже довольно давно.

— Верно, и именно раздумья на эту тему приводят меня в тупик. Опять же, мне нужно разобраться, чем вызвана моя настойчивость в попытках найти Незримых — стремлением выполнить задачу или же высокомерием.

— Высокомерием? Отринув всё, чего уже удалось добиться, мы бы ничего не достигли — только поглумились бы над многими тысячами погибших с обеих сторон. Вы сами сказали, что сейчас не время сдаваться.

— Я не стану отказываться от нашего дела, но мы не можем допустить, чтобы цепь предыдущих событий сковала нас и утащила к заранее определённому будущему. Заблуждается тот, кто думает, будто огромные траты на что-либо сами по себе придают этому ценность. — Вздохнув, примарх наклонил голову и окинул стратегиум рассеянным взглядом. — Я знаю, что после событий в «Ночном замке» вокруг царит оптимизм, но за более долгий промежуток времени мы немногое узнали и мало чего добились. Что мы потеряем, если отступим и заново осмыслим доступные варианты?

На сей раз Гидореас не нашёл, что сказать. Казалось невероятным, что его примарх допустил оплошности, на которые намекал, но в то же время воин не мог с уверенностью заявить, что в ходе кампании они уже достигли какой-то убедительной победы.

— Сочту твоё безмолвие за ответ.

Сигизмунд наслаждался безмолвием внутри Храма на борту «Фаланги». Он радовался, что не попал в число защитников сакрального места, направленных в какую-то из других боевых групп. Хотя каждый воин братии нёс свой долг внутри себя, и порой ради обороны Храма надлежало сражаться с врагами где-то очень далеко от него, но иониец ощущал наибольшее умиротворение, когда проводил одиночные тренировки в этих стенах.