— Мне нравится, как сказал Павел, — отчеканил он, вставая. — Мне добавить нечего.

Потом высказался Меликов, как самый проблемный из нас.

— Геннадий Константинович, я это… Мы, короче, — он потер кровоподтек на щеке. — Мы пошли на трубы, чтобы наших не побили. Проверить. — Рамиль покосился на отца — сурового толстого мужика, похожего на падишаха из сказки. — Мы не хотели прям все драться… Короче, я согласен с Мартыновым.

Когда ему предоставили слово, Чабанов прогудел:

— Поддерживаю Павла. Надо помогать друг другу.

Его родители относились к провинности сына лояльно и не просто не нервничали, а, похоже, гордились Димоном. Я их видел на выпускном в девятом классе и не запомнил, а сейчас рассмотрел: отец — высокий, безгубый, но большеротый мужчина с суровым квадратным лицом, увенчанным ушами-локаторами, мать — маленькая носатая женщина с темным пухом над губой, похожая на землеройку.

Ну а стеснительный Минаев вскочил, брякнул:

— Я за правду. — И сел на место.

Все они понимали, что прямо выкатывать претензии Чуме — на языке гоп-команды — западло. Не делают так, не подписывают взрослых. Но каждое неловкое слово друзей было… осязаемым, теплым, и холод у меня за грудиной сменялся теплом. Никогда, ни разу в жизни я не ощущал, что настолько не один! И это, черт побери, до одури здорово!

Директора наши ответы не порадовали, он рассчитывал, что мы начнем ябедничать и оговаривать Чуму, потому он прищурился и прошипел:

— Какое странное единодушие! Вы состоите в сговоре?

Вопрос адресовался мне, я встал и ответил:

— Нет, мы просто дружим, а друга в беде бросать нельзя. Разве это неправильно?

Директор махнул рукой и отвернулся, ему нечего было возразить. Пришла очередь беспредельщиков отвечать за свои деяния. Дрэк поднял Барика. Он потупился и проблеял:

— Извините, пожалуйста, я больше так не буду.

— Что не будешь? — рыкнул его отец, занес руку для удара, но сжал кулак.

— Начинать драку. Я был неправ, что наехал на Меликова.

— И-и? — протянула Елена Ивановна со злорадством. — Что дальше? Что ты должен сделать, а?

Пожевав губами, будто старик, Барик проблеял, глядя в пол:

— Рамиль, извини меня.

Меликов сделал вид, что не услышал. Борецкий-старший, сжал переносицу пальцами, на его лице была такая боль, словно это его подвергают унижению.

— Дома поговорим, — процедил он, и у Барика затряслась рука, которой он опирался на парту.

Плям, для родителей и учителей Вовка Городков, оказался на удивление красноречивым. Приложив руку к сердцу, он горячо произнес:

— Мне очень жаль, что так получилось. Больше не повторится.

— Как получилось!? — рявкнул директор.

— Что… — он покосился на Барика виновато, — что не попытался отговорить товарищей от неправильных поступков.

По сути, он открестился от гоп-команды, и получит за это. Ему не позавидуешь: бабушка старенькая, ей нервничать нельзя, и видно, что он ее жалеет. А с другой стороны — кореша и коллективная ответственность.

Вообще ситуация странная, каждый оказался меж двух огней: родители с одной стороны, друзья — с другой. Аргументы и оправдания, которые приняли бы одноклассники, для взрослых прозвучат, как вызов. То, что хотели бы услышать взрослые, для одноклассников будет выглядеть как жалобы и стукачество.

Неопрошенным остался только Карась, директор нехотя предоставил ему слово. Я еще раз обернулся и посмотрел на приличную в меру ухоженную светловолосую женщину, мать Карася. Вот уж родила царица в ночь… Причем природа дважды продемонстрировала свой черный юмор: дочурка у нее — крокодилица и та еще оторва.

— А я че? Я ниче. Чисто мимо проходил, — брякнул Карась и сел на место.

— А теперь остаются взрослые, а дети уходят, — распорядился дрэк.

Мы высыпали в галерею возле мужского туалета. У окна нас ждала бледная и взволнованная Гаечка, для нее вызов к директору был чем-то невероятно страшным, и она за нас переживала.

Барик был так озадачен, что даже на лебезящего Пляма не наехал — морально готовился к порке. Значит, будет шелковым где-то неделю, потом потребуется закрепить эффект.

Карась, разинув рот, прилепился ухом к двери и замер. А потом вдруг дверь распахнулась, и он получил по лбу и отлетел в сторону.

Это выглянула Елена Ивановна, догадавшаяся, что кто-то будет подслушивать, погрозила ему кулаком. Рамиль прыснул в кулак и сказал:

— Ну, Карась, ты и дебил! Что у тебя все припекает? Стой и жди.

Исход этого заседания предсказуемым: Барику и Пляму вынесут предупреждение, Чуму, скорее всего, отчислят, нам погрозят пальцем и поставят неуд в четверти. Неприятно, но это — яркое воспоминание в копилке памяти и событие, с которого начинается другой отсчет для целого коллектива.