— Я его выносила! Грудью вскормила, а он! Променял! На палку колбасы — родную мать!

Незнакомка шарахнулась на проезжую часть, и уже ей в спину доносилось:

— На жрачку променял, сучок! Нет у мня больше сына! Проваливай, Юрка! Я тебя породила, я и убью!

Я зашагал дальше. Компульсивное словоизвержение затихало, затихало, и слов стало не разобрать. Юрка молодец, правильный выбор сделал. Эта женщина потянет его на дно, и вряд ли ей можно помочь. Как там в песне про тех, кто добровольно падает в ад?

Подойдя к дому, я нашел взглядом светящееся окно нашей кухни на втором этаже. Ждут? Как там мама после разговора с бабушкой? Вдруг ей удалось наставить дочь на путь истинный? Но главное, дошли ли до нее слухи о поножовщине с участием моих одноклассников? Скоро узнаем.

Едва переступил порог, как на меня обрушилась разгневанная родительница. Проедать плешь начала еще в прихожей.

— Павел! Немедленно объяснись. Что происходит?! Дня не проходит без плохих новостей. Вы меня в гроб загнать хотите?

Ничего не говоря, я прошел на кухню, загремел кастрюлями, обнаружил борщ и взял тарелку, но мама выхватила ее.

— Ничего сказать не хочешь? Что завтра? Пристрелишь кого-то? Топором зарубишь?

«Расчленю и в лесу закопаю», — мысленно ответил я. Мама молча налила мне борща и поставила тарелку на стол. Я сел есть, она продолжила:

— Дома почти не бываешь, пропадаешь непонятно где. Ты не в секту вступил случайно?

— Спроси у родителей Ильи, — спокойно ответил я. — Мы собираемся с одноклассниками и вместе делаем уроки, помогаем друг другу. За этот промежуток времени я получил пять пятерок и ни одной четверки или тройки, похудел и стал развиваться физически, как и все мы. Мы не пьем и не курим, не шляемся. Просто такими сейчас быть не модно, и нас пытаются… поставить на место. А мы сопротивляемся.

— Ну а поножовщина? Вы сильно изменились, и это меня пугает!

— Тебе нечего бояться, ма. Мы просто взрослеем и учимся жить. Вот если бы хулиганы на твою подругу напали, ты прошла бы мимо? Не вмешалась бы?

Она качнула головой.

— Конечно вмешалась бы.

Я ее обнял.

— Ну вот и мы защищали девочку, а у хулиганов был нож. Ее хотели изнасиловать втроем, представляешь? Ту самую девочку, которую пытались продать в рабство, а эти черти подумали, что она шлюха, и ей нечего терять. А она — хорошая скромная девочка! Лучше расскажи, что у тебя на работе.

Она протяжно вздохнула и с радостью сменила тему:

— Надо экономить бюджет, уходите за свой счет… Может, если я напишу заявление, за пару месяцев они все забудут? Ну, что мы с Паевской подбивали народ на бунт?

На меня накатила злость, и я не сдержался:

— Конечно забудут! Жунько начнет уважать вас и говорить спасибо. Старшая перестанет орать и материться. Вам повысят зарплату, будет меньше отчетов…

На мамины глаза навернулся самый весомый аргумент — слезы, и она рванула прочь, на выходе столкнувшись с Наташкой.

— Весь мозг вынесла, — пожаловалась сестра, усаживаясь напротив, — со своей говноработой. Да ясно же, что валить надо! И от отца тоже надо было валить.

— Задним умом все сильны, — шепнул я.

— Ну ясно же все! — разозлилась сестра и добавила уже спокойнее: — Пойдем спать. Устала. Весь день за вас переживала.

— Твоя очередь, — усмехнулся я, вспоминая, как меня чуть кондратий не хватил, когда я узнал, что она поехала на мотоцикле с предполагаемым маньяком.

— Больше не дам повода, — сказала она с долей гордости. — Что я в тех малолетках находила? Одно расстройство.

Стало немного обидно.

— Решила перейти на дедушек?

— Да иди ты! Какой ты сегодня… язва!

В кухню вбежал сияющий от счастья Борис с двумя конкурсными рисунками, уже раскрашенными: лебедями и листьями на пруду, и мальчиком, провожающим журавлиную стаю.

— Это не первое место, это гран при! — восторженно выдохнул я.

— Да-а, — протянула Наташка. — Очень круто! Буду гордиться, что мой брат — новый Шишкин. Или как кто ты хочешь стать?

— Врубель, — сказал я. — Мальчик в его стиле нарисован. Ты специально делал стилизацию?

— Типа да. Заметил! Ха! Спасибо за Эрика Леонардовича! Он крутой учитель.

Натка щелкнула его по лбу.

— Никакой учитель не поможет, если ученик бездарь.

Впервые за долгое время мне было страшно ложиться спать. Появилась тревога, что я опять все сделал неправильно, и таймер отмотает время назад.

Но если по совести поступать неправильно, то в чем вообще смысл? Тогда гори оно все огнем!

И как себя ни убеждал, что я пришел в состоявшийся мир со своими правилами и негодовать по этому поводу бессмысленно, но острое несогласие с происходящим никуда не девалось, ведь нам жить по этим дебильным правилам.