– Вот, пишешь, запечатываешь письмо, потом пишешь адрес и отправляешь на почте....

– Адрес... Если бы я еще додумалась его взять!
– Марья расстроено покачала головой.

– Так командир брал, - успокоил ее мужчина.
– Я сам видел, как мистер Хантер диктовал.

– Отлично! А посылку могут доставить?

– Могут, - и тут же поинтересовался.
– А что ты хочешь отправить Хантерам?

– Да не Хантерам, а через них Маринке, - Марья грустно вздохнула.
– Понимаешь, я обещала сделать вместе с ней игрушку, да так сложилось, что не успели.

– Быстро все случилось, - согласился Робин.
– Но, может это к лучшему?

– Может, как знать, - кивнула женщина.
– Только вот покоя мне это не выполненное обещание не дает. Сейчас смотрела на Маринкины рисунки и подумала, что вроде почта у вас есть.

– Нет, мы еще голубями пользуемся...
– слегка обиделся Робин, но потом спросил заинтересовано.
– А какую игрушку?

– Простенькую марионетку, два бубона, один поменьше, другой побольше, это будет голова и туловище, - стала пояснять Марья.
– Сплетенные из веревок шея и ноги, лапы деревянные такие кругляши, поверх них маленькие бубончики, а потом все это веревочками привязано к деревянному кресту. Получится страус-марионетка.

– Да?
– лицо Робина стало задумчивым, он явно пытался представить, что может получиться из набора клубков и веревок. Потом хмыкнул и попросил.
– Ты потом игрушку покажешь?
– и, получив утвердительный кивок, добавил.
– Только вот крест... Может, они сами его сделают?

– Да запросто сделают, только, наверное, надо нарисовать инструкцию, - опять кивнула женщина, посмотрела на небо и вдруг заявила.
– А вот козырек или тентик, над головой водилы, сделать обязательно нужно. Однако в лето едем.

Дорога до Де Мойна выявила одну, пока не очень большую проблему. Но скоро она встанет перед ходоками во весь рост. И имя этой проблеме - скука. Для людей, привыкших поглощать информацию гигабайтами, а расстояния тысячами километров - неспешное путешествие по просторам прерий, на транспорте в две лошадиные силы, могло превратиться в сущую пытку. Пока же очередной вечер подарил небесное представление. На горизонте над холмами, опять клубились тучи, и сверкали молнии. Они вспыхивали где-то в глубине, вспухая пятнами света, на их фоне, как в театре теней, высвечивались призрачные картинки. На которых можно было увидеть, летящих птиц, развевающиеся гривы коней, и волны бушующего моря.

– Тесты Роршаха, на полнеба, - Ло смотрел вдаль.

– Далеко, даже грома не слышно, - выдал Дени.

– Красиво!
– подвела итог Эни.

Ветер, напоенный влагой, надувал тент натянутый между фургонами. Он вспухал надуваясь, наверное, вспоминал о своей жизни парусом, звенел и пытался улететь.

– И дома порою ночною,

Лишь только раскрою окно,

Опять на ветру надо мною

Тугое поёт полотно.

Неожиданно для всех тихо продекламировал Ник, а Эни резко повернулась к нему и попросила.

– Дядя, спой про Крузерштерна!

Марья тоже помнила, как здорово играл у походных костров Ник, и какой у него приятный баритон.

– Ну, ты придумала, - отмахнулся Ник, видимо уже жалея, что привлек к себе внимание.
– Да где я тебе гитару возьму?!
– он думал, что нашел стопроцентную отмазку.

– Вай ме, красивый! Будет тебе гитара!
– воскликнула Зара, и сделала попытку встать, но Стаси вскочила раньше.

– Я мамину принесу!
– и убежала в свой дом на колесах. Мелькнула тонким силуэтом, в освещенном изнутри керосиновой лампой дверном проеме, и почти сразу выскочила назад.

– Вот, мама на ней играть любила, а у меня на стене висит, - девочка прижимала к себе инструмент, не торопясь отдать его в чужие руки. Вздохнула и все же протянула гитару Нику.

Тот осторожно взял инструмент, осмотрел, самую настоящую, русскую семиструнную, погладил ладонью изгиб покрытого светлым лаком корпуса, и тоже вздохнул.

– Бант я сниму, хорошо?
– он аккуратно развязал шелковую красную ленту и отдал девочке. Подкрутил колки, тронул струны, прислушиваясь, опять поколдовал, настраивая. Наконец, взял аккорд. Послушал, склонив голову. Зрители и слушатели в одном лице сидели и молча наблюдали за священнодействием. Аккорд отзвучал, а музыкант удивленно хмыкнул и опять тронул струны. Гитарный перелив был низко рокочущим.

– Стаси, а у твоей мамы, был низкий голос?
– спросил он девочку.

– У нее был красивый голос, все так говорили, - вздохнула она.

Ник кивнул, поняв, что спросил лишнее. Он на секунду прикрыл глаза и начал играть простенькую мелодию. Для тех, кто слышал его игру раньше, а таких среди ходоков было двое, стало ясно, что он давненько не касался струн. Оле переглянулся с Марьей, и грустно покачал головой. Увидел ответный кивок и стал смотреть в огонь. Разогрев пальцы Ник негромко запел.