– Вот думал, булочками тебя подкупить.

Еще и с чувством юмора. Однозначно, надо хотя бы попробовать, а потом уже будем разбираться с доверием.

Повернулась, утыкаясь носом в грудь. Поднялась на цыпочки и сама потянулась к его губам.

Дарье возражать не стал. Обхватил пальцами затылок, прижавшись с силой к губам, проник внутрь языком, и поцелуй мгновенно стал обжигающе горячим. Я пылала в его руках, позволяя целовать, обнимать, прикусывать нижнюю губу. Я с ума сходила в его объятиях, словно каждый поцелуй стирал какой-то момент страха из моего прошлого. Я гладила его плечи. Проводила ладонью по коротким волосам. В какой-то момент меня посадили на подоконник, и наша поза стала откровенной прелюдией. А потом мир лопнул. Что-то резко дернуло меня за запястье, а в следующий миг Дарье вырвало из моих рук и прижало к стене.

В комнате, перекрывая мирный аромат булок, взметнулся вихрь, выметая пыль из углов, наполняя воздух горечью старой листвы с легкой примесью запаха крови.

– К наш-ш-шей хозяйке плети свои тянуть вздумал, погань?! – знакомо так взвыл ветер, почему-то вслух, а не в моей голове.

На какой-то момент я оцепенела, глядя на буйствующий в комнате вихрь. Булочки валялись на полу, кружились белыми птицами бумаги князя, дергались, трепыхаясь занавески, застыл, точно пришпиленный к стене жук, Дарье.

И мой первый поцелуй в этом мире! Напрочь испорченный поцелуй!

– Я тоже рада вас видеть, – выдохнула, смаргивая слезы, и вихрь опал, распавшись на плющ и веревку. Оба взъерошенные, злые. Веревка опять в состоянии унитазного ершика, плющ растопырил все оставшиеся сорок три листа. Блюстители нравственности…

И где они были, когда мне белый мозги наизнанку выворачивал или синий в тюрьме допрашивал?

Мое молчание становилось все более красноречивым, и стражи на глазах теряли боевой настрой.

– Тать, ты чего? Правда, рада нас видеть?

– Вы зачем моего мужчину на стену подвесили? – спросила глухо, подходя к столу и поднимая с пола булочку. Отряхнула, посмотрела с сожалением на испорченную еду. Какое утро, такой и день. Поганый…

– Этого задохлика? – пыльно возмутилась веревка. – Еще и синего!

– Снять! – рявкнула, теряя терпение.

Они мне еще указывать станут, с кем целоваться!

Я бросила взгляд на князя. Н-да, выглядел Дарье не очень. Лицо бледное, дыхание прерывистое. Странно, синий казался крепким мужчиной, чтобы ему могла повредить легкая помятость о стену.

Плющ вопросительно затряс листвой.

– Да-да, – желчно пояснила веревка, – наша хозяйка сама с ним чмок-чмоки устроила. До-бро-воль-но. Я ей и говорю – не жилец он. Хорошо, если пару часов протянет.

– Что?

Дарье мешком рухнул на пол. Ругательства я проглотила, бросившись к мужчине. С трудом перевернула, расстегнула ворот рубашки. Где там сердце? Черт. Зачем я ему пульс найти пытаюсь, ясно же, что жив еще – дышит, хоть и сипло, точно и правда помирать собрался.

Веревка пригладила ворсинки, съежилась до размера ручной кобры. Виноватой такой кобры. Плющ стал… просто мелким плющом.

– Вы!

– Не мы, – запротестовала веревка, – он сам меч хозяина схватил. Мы лишь защиту от проклятия пробили.

Я задышала чаще, стараясь уложить лихорадочно скачущие в голове мысли.

– Он поднял меч мертвого короля, – тот самый, куда я камушки вставила, – и получил проклятие. А вы сломали наложенную защиту, так?

– Она бы сама сломалась скоро, – проворчала веревка, подползая под руку. Обвила туловище Дарье, легко, точно он ничего не весил, подтащила к окну, уложила ровно.

А я думала о том, почему этот несносный мужчина мне ничего не сказал. Потому что не привык перекладывать свои проблемы на женские плечи? Бред какой! Но с шовинизмом князя я потом разберусь, когда спасу.

Села рядом. Наложила руки на мужскую грудь, пытаясь найти тепло. Дарье уже не дышал – хрипел. Я стиснула зубы, уговаривая, что у меня получится. И пусть я не понимала, что творю, действуя на инстинктах, главное – метод работал. Прикусив губу, я расстегнула рубашку, старательно ощупала грудь князя, мускулистую такую грудь, прям приятно трогать, но я бы предпочла более романтичную обстановку.

Веревка нетерпеливо постукивала по столу кончиком… пусть будет хвоста. Никак не могу избавиться от чувства, что рядом со мной на краю стола расположилась кобра. Чем-то они похожи, характером, наверное.

– Не получается, – призналась я минут через пять, сглатывая появившийся в горле ком и запрещая себе паниковать. В этот раз тепло не находилось и, к своему ужасу, я чувствовала, как жизнь стремительно покидает это тело. Под ладонями ощущалась холодеющая кожа.

– И ничему тебя жизнь не учит, убогая, – снисходительно просветили меня, – я же говорю: защита стоит. Твои силы она не пропускает.