Не доходя пару домов до аптеки, Кристиано остановился, устало потер лоб ладонью. Нина обернулась к нему.

– Ты, верно, голоден. В аптеку зайдем, накормлю тебя.

– Нет, Нина. Не дело это – в аптеку твою ходить вечером. Пересуды пойдут, а тебе, почтенной женщине, это ни к чему.

– Так как же ты? – забеспокоилась Нина.

– Обо мне не беспокойся. Мне есть, где поужинать и переночевать.

– Ты, может, в таверну зайди к Петру? Скажешь Марфе-служанке, что я послала. Она тебе вина нальет хорошего из нового кувшина.

Кристиано невесело усмехнулся, наклонился к Нининому лицу, в глаза глянул. Хотел сказать что-то, но, помедлив, отступил на шаг:

– Завтра утром опять буду ждать тебя в той же гавани. А если сухорукий придет…

Она кивнула:

– Я найду, что сказать сухорукому.

Кристиано склонил голову, развернулся и отправился вверх по улице.

Нина, обхватив себя руками за плечи, смотрела вслед мужчине, уходящему в теплый тягучий вечер.

Глава 12

Отвар из галиума желтого почесуху убирает, раны чистит. А если пить его, то душу успокаивает да усталость снимает после долгой дороги. А масло, на цветах галиума настоянное, красноту и нарывы лечит. Только желтые пятна оставляет на коже и на одеже, так что ткани надо выбирать темные да оборачивать тряпицей, где намазано.

Из аптекарских записей Нины Кориари

Поутру, едва рассвело, прибежала Марфа, запыхавшаяся, платок сбился на сторону.

– Нина, сделай милость, там хозяину плохо!

– Что случилось?

– Да беги, посмотри, он же там помрет! – Марфа перешла на крик.

– Да скажи хоть, что с ним – мне ж надобно знать, что с собой взять.

– Избили его, весь в крови, стонет, ничего не говорит.

Нина кинулась в подпол, бормоча:

– Кровохлебку, зверобой, грецкий орех, опиум.

В один миг покидала все в корзинку, бросила туда же чистую тряпицу.

По улице они не шли – бежали.

Марфа задыхаясь тараторила:

– Я по нужде утром-то встала – я в пристройке сплю, – а смотрю: дверь в таверну открыта, на пороге кровь. А он в чулане за дверью лежит. Я к нему – жив. Глаза открыл, стонет. Я за тобой, а с ним там Серафима осталась.

– Вечером он пил? Дрался с кем?

– Да куда ему драться. Стар уже, вон для драки у него Агафон есть, да тот ночью домой ушел. Сама не пойму, что случилось. Он не очень-то разговаривает сейчас.

Таверна была заперта, Марфа завела Нину с проулка через задний двор. Петр лежал на полу. Под голову ему Серафима положила свернутую холстину. На лице и седой бороде запеклась кровь из разбитого носа.

Нина быстро опустилась на колени рядом с ним, торопливо достала снадобья. Распорядилась воды принести, теплый плащ, крепкого вина. Все забегали.

Петр открыл глаза, Нина склонилась над стариком:

– Ты, почтенный Петр, скажи, где самая сильная боль? Куда били тебя?

Петр прохрипел что-то в ответ, Нина не разобрала. Он с усилием поднял руку, дотронулся до головы, потом до груди. Она положила ладонь ему на лоб, потом быстро ощупала череп под редкими волосами.

– Ударили тебя, видать, сильно, но голова цела, не разбита. Руки, вижу, двигаются, ноги тоже. А с болью мы справимся.

Она влила ему в рот отвар, осторожно приподняв голову. Он сморщился, но проглотил. Потом началась суета, принесли плащ, подложили под Петра. Позвали помощников, чтобы перенести его на спальную лавку. Нина осмотрела его внимательней, но ран или сильных ушибов больше не нашла. Отпаивала его понемногу отваром, проследила, чтобы уложили на бок.

Петр перестал стонать, дышал уже ровнее. Нина выдохнула с облегчением. Собралась уже уходить, оставив снадобье служанкам, чтобы отпаивали. Но, замявшись, произнесла:

– Не в свою крынку нос сую, но кто и за что тебя избил, почтенный Петр? Может, хочешь к эпарху жалобу послать? Я Фоку могу отправить моего. Он шустрый, быстро отнесет.

Петр молчал долго.

Нина, вздохнув, двинулась было к двери, но замерла, услышав слова Петра:

– Это из-за того, кто у тебя в аптеке умер. Из-за Никанора.

Она торопливо подошла ближе, присела рядом с кроватью. Взволнованно спросила:

– Так ты знал его?

Петр молчал, лишь скривил морщинистое лицо. Но Нина склонилась ниже, положила руку на его пальцы:

– Кто тебя избил, почтенный?

– Кто это был – не скажу. Лицо у него закрыто было, знаешь, как арабы в пустыне от пыльных бурь лицо заматывают. Да и темно уже было.

– А по голосу не признал ты его? Говорил он с тобой? – Нина с жалостью смотрела на старика.

– Говорил он с акцентом, да я не разобрал с каким. Тихо так говорил, злобно. Будто змеей шипел.

– Что ж ему от тебя было нужно?

– Спрашивал, что Никанор мне отдал. – Петр прикрыл глаза и замолчал.

– А он тебе что-то отдал? – не выдержала Нина.