– Некогда отлеживаться. – Он поднял голову, попытался сесть, сцепив зубы. Не сумев сдержать стон, опустился обратно.

Нина свернула мафорий, подсунула ему под голову. Заговорила тихо, как будто убаюкивая:

– Ты сейчас спи, к тебе силы во сне придут. Тебе тело надо сейчас отпустить, чтобы само искало, как поправить да исцелить себя. По голове тебя ударили, отлежаться надо. Не спорь со мной, а то я тебе еще и опиума накапаю. Ты спи, я рядом посижу. А как утро придет, так и будем решать, что делать да как выбираться.

Он послушно опустил голову, закрыл глаза. Нина потушила лучинку, чтобы на завтра сохранить. Кто знает, сколько еще здесь времени провести придется. Села на край доски, обхватила колени руками, чтоб хоть немного согреться. Его рука в темноте легла ей на спину.

– Ты замерзла, Нина, дрожишь. Ложись рядом, будем друг друга греть.

Она отпрянула, щекам и шее стало горячо. Голос ее дрожал:

– Грешно тебе, Кристиано, такое говорить. Это же стыд какой… – Она запнулась, не в силах продолжать.

– Не о стыде думать надо. Так солдаты в походах спят, чтобы тепло не терять. Мы с тобой, что солдаты в полоне.

Она молчала, не двигаясь.

Он вздохнул:

– Никто о том не узнает. Я же болен, твое тепло меня и излечит. А я все равно что в беспамятстве.

Он замолчал. Помедлив, Нина забралась под плащ осторожно, вытянулась вдоль мужского тела, прижавшись спиной. Внутри все скрутило не то от стыда, не то от томления.

Нина лежала, заставляя себя не думать об избитом Кристиано, о брошенной аптеке, о потерянном, возможно, добром имени Нины-аптекарши, о Винезио, все еще томящемся в неволе.

При мысли о Лисияре Нина вздрогнула. Почему он шел со стороны порта? Куда ездил поутру? Говорят, что не пускают их в город – тогда откуда же он возвращался?

Мысли крутились, истощая. Нина боялась лишний раз пошевелиться, чтобы не побеспокоить Кристиано. И не заметила, как провалилась наконец в сон.

Снилось ей, будто она в императорском саду бредет по дорожкам, посыпанным чистым песком. Красиво здесь, тепло, покойно. И мраморные девы стоят, и белокаменные беседки. Поворачивает Нина, хочет уже выйти из сада, а дорожка ее в глубь уводит. И никак до выхода не добраться. Бежит Нина, а дорожка опять повернула да опять обратно ведет. Девы с безжизненными глазами уже рукой ей машут, подзывая.

Страшно стало Нине, поворачивается она, чтобы обратно бежать, а за спиной – плотный кустарник и дорожки больше нет. А девы зовут все настойчивее, тянутся к ней руками белыми, стонут, не в силах открыть мраморные рты. Хочет Нина на помощь позвать, а кого позвать, и не знает. Анастаса раньше бы позвала, так теперь надо звать Винезио.

Открывает Нина рот в крике и слышит свой голос: «Кристиано!»

Проснулась Нина с колотящимся сердцем. Руку Кристиано с себя скинула, отползла на коленях подальше.

Никак не вдохнуть полной грудью, а в голове бьется одна мысль: «Только бы не уснуть опять, не попасть в плен к девам каменным».

Отдышалась, успокоилась. Только тогда и заметила, что уже рассвет запустил первые лучики в окошки.

Слышно было, что на дворе начиналась работа. Негромко переговаривались люди, потянуло запахом стряпни, кудахтали куры, слышался скрип колес нагруженных телег.

Крышка погреба открылась, служанка, что была на кухне, когда Нина отвар для Варвары готовила, бросила вниз увязанную в тряпицу краюху хлеба, протянула подбежавшей Нине кувшин с водой.

Прошептала, оглядываясь:

– Хозяйка просила зла на нее не держать. Не вольна она тут распоряжаться. Она за Лисияром послала, он придумает, как уговорить хозяина тебя выпустить.

Крышка погреба громко хлопнула, закрываясь, Нина успела лишь охнуть.

Пока Кристиано не проснулся, Нина уже, сгорая от стыда, в угол по нужде сходила. От волнения есть не могла, лишь воды выпила. Опять начала ходить по погребу, чтобы хоть как-то унять тревожные думы. И делать что-то надо, и Кристиано будить не хотелось. Но он сам проснулся, приподнялся, едва слышно застонав сквозь стиснутые зубы. Нина бросилась к нему.

– Хорошо, что ты проснулся. Ты вот поешь – тебе силы нужны.

Засуетилась, предлагая Кристиано хлеба да воды. Пока он пил да откусывал понемногу хлеб, она села, прислонившись к стене.

– Ты как поешь – я крик подниму. Потребую, чтобы нас к Даромиру вели. Нечего нас тут держать, мы ромейские подданные, пусть нас на ромейский суд и отдают.

– Ты, Нина, ромейская подданная, тебя они и правда должны выпустить, – голос Кристиано был слаб, но говорил он уверенно. – Крик поднимать не надо, они сами скоро за тобой придут. Законы знают, небось. Не станут они тебя тут держать долго. А обо мне не беспокойся, я выберусь.