Галка ходила не раз и не два с мамкой на работу. Из этих походов ей запомнился усиленный втрое запах, с которым мамка возвращалась домой; пар из коровьих ртов; верные ласковые глаза бурёнок, встречавшие свою кормилицу внимательным взглядом и вытянутыми в её сторону толстыми шеями. И несмотря на живой интерес и приязнь к этим коровушкам, Галка уже тогда знала, что не будет жить как мать, не станет ухаживать за животными.

Старый школьный учитель поговаривал: «Бог, если Он есть, знает на пять, я — на четыре, ну а ты — на три. Садись, три». После урока он задержал Галку и сказал ей, разместившейся за первой партой напротив него:

— Галина, не печалься из-за троек по физике, химии, математике, — а сам он вёл физику, — твой конёк — языки. На них и налегай! Всё, свободна!

Галка быстро забыла этот мимолётный случай, но зерно было брошено в душу и росло, и зрело в ней, пока не проросло к старшим классам, когда не было рядом уже того учителя, когда жила она, как и Никита в своё время, у чужой тётки.

Как-то так само собой решилось: девочка будет учителем английского языка. У неё были неплохи дела и с немецким. Только вот учительница уехала в город, а замены ей не нашлось.

Галка стала лучшей ученицей — умна, начитана. Щеголяла самодельными нарядами, замысловатыми для колхозниц причёсками. У парней была на хорошем счету: редкие решались за ней приударить, берегли такую девочку для свадьбы. Она и помощницей матери была отличной: работа в руках спорилась. В общем, эдакий изящный челночок — крутится и крутится целый день, трудится и трудится. Глядь, и обед приготовит, и полы выметет, и уроки выучит, и воротничок чистый к платью пришьёт, и бельё выполоскает, и принарядится для танцев или кино в сельском клубе. Сонечка там уже любовь крутит, только парня скоро в армию заберут. Она с ним до двух часов ночи гуляет, а Галку то Вовка Петренко проводит, то Колька Жирнов.

А один женишок, Вадим Цигейкин, на каникулы из Рязани из института приезжает, просвещает, луговой клубникой кормит.

Но Галка — вертушка-озарушка. Ребят не отталкивает, но и близко к себе не подпускает. Как же, ей в Москву надобно, учиться.

Никита разведал для неё всё, институты, общежития. А она день и ночь над книгами то ручку грызёт, то карандаш. Всю сельскую библиотеку перелопатила.

Трудно было мамке привыкать к зияющей пустоте в доме и хозяйстве, когда голубки, доченьки её славные, выпорхнули из родного гнезда — одна учиться в Москве, другая работать на фабрике в Рязани и мамке деньги высылать почтой, и наезжать по выходным, праздникам и в отпуск.

Галку Москва радостно окольцевала скверами, парками, фонтанами, стройками, метро, щебечущей молодёжью, пищащей ребятнёй, умудрёнными сплетничающими старушками на лавочках. Музеи, театры, универмаги. Москва готовилась к Олимпиаде, лилась, бурлила, занималась утренней гимнастикой и дружно ходила на заводы, фабрики и службы; торопливо, вприпрыжку шагала в школы, училища, институты. Утром поливальные машины умывали её, вечером расцвечивали огни. Имеющим крылья она позволяла летать, не имеющим таковых — ползать.

Галка умела летать и прыгать, и главное — трудиться, поэтому училась в Институте иностранных языков имени Мориса Тереза на Остоженке и жила в общежитии в Петроверигском переулке.

В институте она нашла себе товарку, такую же вертушку-щебетушку. И вот они уже, взявшись за руки с Алей, Алефтиной, носились в свободные часы по городу, примеряясь ко всем интересным и развлекательным местам. Подумаешь, отстоять очередь на выставку или за билетом в театр или за книгой в библиотеку! Легкотня для их молодых сильных ног!

Как восхитительна молодость, утопающая в весенних цветах! Тюльпаны, нарциссы, мимозы… Ваза на столе в общежитии среди учебников и тетрадей. В ней не переводятся цветы. Осталось немного — сдать сессию, — и можно отправляться в родное село Унгор к солнцу, ветру, грядкам, речке, печке. А там и Сонечка приедет в отпуск, а там и Никита.

И снова вечерние провожатые, имеющие виды, но не имеющие успеха.

Мама! Мамочка! Ласковые мозолистые руки и строгий усталый взгляд. Он такой полный, любящий, что хочется ещё больше забот, хлопот, дел перекинуть с опустившихся плеч. Галка замечает тревогу в уголках материнских губ. «Мамочка, догорая, не волнуйся, я привезла тебе честное, славное успехами имя Чебатарёвых!» — слова сопровождаются объятьями, поцелуями. «Ой, брось, лисица!» — слегка отталкивая дочь, но улыбаясь, воркует мать.

Сонька познакомилась на танцах в Рязани с каким-то офицером, теперь вздыхает о нём день и ночь. Галка смотрит на сестру полна решимости не влюбляться до окончания института. Она лучшая в группе, и расхолаживающие эти охи-вздохи ей ни к чему. Сестрица смеётся над ней, брат поощряет.

Землянично-молочное жаркое лето пролетело на свежем домашнем хлебе, молоке и сыре, разваристой картошке, огурцах и яйцах. Опять бурёнки шевелили ей волосы горячим дыханием, когда она помогала матери на работе. Банки с компотом, тазики с вареньем, засолка огурцов. Валянье в траве, разглядывание подвижных картин из облаков, весёлое купание в речке с разлетающимися сверкающими брызгами. Сенокос, грабли, мозоли. Летний зной, летний гром, прилипшее к телу платье и прилипшие к лицу волосы. Благодать — одним словом!