— Ты не обязана подтирать мои сопли. Извини, что распустил их.

— То же могу адресовать вам.

— Я — другое дело.

— Нет, не другое.

— Не буду с тобой спорить.

Чем ближе была Москва, тем плотнее становился поток машин. Палашов стабильно шёл со средней его скоростью. Проезжая последнее зелёное кольцо вокруг мегаполиса, он поинтересовался у пассажирки, не желает ли она оправиться перед въездом в город. Мила отказалась. Но они всё же притормозили, чтобы посмотреть карту, дружно нависнув над ней лицами и соприкасаясь волосами. Через пять минут после возобновления движения они съехали на аэропортовскую бетонку. Ещё через пять они, потолкавшись немного перед первым на въезде светофором, ушли на внешнюю сторону МКАД. И хотя лето ещё добирало последние деньки, во вторник кольцевая дорога была основательно запружена транспортом. Пока «девятка» волоклась среди собратьев по оккупированной дороге до шоссе Энтузиастов, Мила задала ещё один вопрос:

— У вас есть родственники?

— У меня есть тётка с мужем и двумя детьми, но они живут в Екатеринбурге. Отношения у нас хорошие, но я почти её не знаю. Она мне изредка позванивает узнать, жив ли я ещё. Бабки-дедки у меня уже все умерли. Отцовы родители давно. А мамина мать недавно. Тётка — мамина сестра. У отца не было братьев-сестёр. Одын, совсэм одын.

— Ясно, — вздохнула девушка.

На шоссе Энтузиастов встречались пешеходы, и Мила с любопытством их оглядывала. После долгого пребывания в глухой деревне случайные люди казались ей очень интересными. На остановках топтались и стояли группы людей, и она смотрела, во что одеты женщины, как делают лица как можно равнодушнее одинокие мужчины.

Свернули на проспект Будённого и, проволочившись от светофора к светофору от начала до конца проспекта, нырнули в указанную Милой подворотню, чуть не доехав до улицы Вельяминова. Полдень уже миновал, во дворах изредка попадались спешащие куда-то прохожие: студенческая молодёжь, мамочки с малышками в колясках, старики. Среди пятиэтажных старых домишек и ряда двенадцатиэтажных блочных домов района Соколиная гора возвышались друг за другом два одноподъездных шестнадцатиэтажных панельных дома. Во втором корпусе сих монументальных, усыпанных белыми и салатовыми плиточками жилищ и находилась на седьмом небе нора одарённого мартовского кролика. Палашов пристроил «девятку» между этими высоко вздымающимися многоэтажками.

XXII

Пока Палашов вытаскивал сумки и закрывал машину, Мила взяла дамскую сумочку и тубус и отошла на тротуар к подъезду. Там она остановилась спиной к подъезду и ждала своего спутника. Из-за левого угла дома показалась компания не внушающих доверия молодых людей возраста от двадцати до тридцати, в руке у каждого по бутылке отечественного пива. Они направились в сторону Милы, о чём-то переговариваясь. Девушка их заметила и отступила поближе к подъезду. Когда они проходили мимо, один из них приблизился к ней и, подхватив за талию, повлёк за собой и остальной компанией со словами:

— Красавица, пойдём с нами, развлечёмся.

От него пахло пивом, сигаретами и какой-то резкой туалетной водой. Девушка почувствовала прилив тошноты и головокружение. Она растерянно оглянулась на Палашова. Шлепок сумок об асфальт возвестил о его осведомлённости. Мужчина рванулся к уходящей и увлекающей за собой оглядывающуюся Милу компании. Пять шагов оставались между ними, когда он громко потребовал:

— Эй, мужики, девчонку мою оставьте!

«Мужики» остановились и обернулись к нему. Тот, что удерживал Милу одной рукой, сказал:

— Чувак, что, правда, она у тебя ещё девчонка?

— Да. До свадьбы берегу. — Палашов сохранял ледяное внешнее спокойствие и даже улыбался, хотя в душе у него зрел гнев. — А вы чего прогуливаетесь посреди рабочего дня? Не работаете, что ли?

— Мы в отпуске! Хотя тебя это не касается! Скажи лучше вот что: любишь свою куколку?

— Не то слово!

— Так пойдём вместе развлечёмся! Если хорошо попросишь, будешь первым!

— Не-а! — Палашов продолжал улыбаться. — Буду первым и единственным! Отвалите, ребята!

— А если не отвалим?

— Порву всех пятерых, — невозмутимо и весело ответил следователь, будто речь шла о каком-то невинном пустяке.

Один из «мужиков» не выдержал издевательского тона, взял за горлышко бутылку, ударил о заборчик и пошёл с рваной розочкой на мужчину, приговаривая возмущённо:

— Да я тебя, гнида, сейчас сам порежу! Ещё скалится, зараза!

— Стой, Кабан! — выкрикнул удерживающий Милу хулиган.

Но Кабан уже подошёл на расстояние вытянутой руки и махнул острым осколком, рассекая рубашку и кожу предплечья на руке Палашова. Мила громко вскрикнула, и в то же мгновение нападавший был схвачен за вооружённую руку, скручен спиной к раненому, а оружие было приставлено к его горлу в его же собственной руке.

— Мужики, я слов на ветер не бросаю! Валите подобру-поздорову! — Палашов сделал очень грозное лицо. — И чтобы больше я вас здесь никогда не видел! Ясно?

— Понял! Понял! — неохотно ответил за всех тот, что удерживал Милу уже двумя руками. — Забирай свою красотку!

Он отпустил девушку, и та метнулась за спину защитника. Когда девушка была в безопасности, Палашов потребовал:

— Извинись перед девушкой! Это дело принципа!

— Извини, красавица! — усмехнулся Милин обидчик, а потом, отвернувшись в сторону, буркнул про себя вслух: — Вот м…!