Лала остановилась, чувствуя на себе жгучие взгляды пиратов. Точно так же ее спина горела в ночь убийства Ростера-старшего. Ее первого убийства. Горячая злоба зашевелилась в груди, как рассерженный анук, и Лала решила действовать. Она сдернула анука, прикрытого рукавом сорочки с запястья и швырнула в лицо Микару, а сама одним прыжком оказалась рядом с крайним пиратом, ткнула пальцем в глаз, выхватила из-за его пояса нож и пырнула следующего. Два тела упали одновременно, а Лала уже стояла возле мачты, где корчился Микар, пускающий кровавые слюни.

Только несколько человек кинулись к ней, остальные стояли в нерешительности. Лала успела рассечь веревки Тика и ближайшего к нему пленника и повернулась к нападающим, готовая рвать и резать. Но в следующий миг острая боль пронзила ее икру. Умирающий Микар вонзил нож, куда дотянулся, и захрипел на последнем издыхании:

– У нее есть кровь! Выпустите ей кишки! Люди моря не…

Кулак Тика заткнул Микара, раскрошив пару зубов, но сказанного было достаточно. Пираты словно очнулись от морока и с дикими воплями кинулись на Лалу со всех сторон. Троих она убила, просто сделав молниеносный поворот с вытянутым ножом, и пока следующие перепрыгивали через павших, обернулась к Тику, но тот, освободив привязанных к мачте, убежал, хотя оружие валялось прямо у него под ногами. От недоумения Лала чуть не пропустила опасный выпад пирата с кривой саблей и убила еще нескольких, прежде чем поняла, что происходит.

За Тиком, вооруженным двумя сайшонскими мечами, спешило два десятка раненых, но ходячих пиратов. Они с победными криками ввинтились в толпу вокруг Лалы, и началось действо, которого не дождался должник Гарута. Лале приходилось на миг задумываться перед каждым пиратом – а вдруг это свой. Люди скользили по залитой кровью палубе, хватались липкими руками за борт, пытаясь удержаться, и падали в воду кто с криком, а кто уже молча. Лала не могла сказать, сколько времени шел бой, просто в какой-то момент перед ней не осталось людей, желающих ее убить.

Пожилой, но крепкий пират, который раньше был привязан к мачте вместе с Тиком, тяжело и со свистом дышал, облокотившись на окровавленного помощника. Он обернулся к Лале с натугой кивнул:

– Я Жайас. Благодарю за помощь.

Лала рассеянно ответила на приветствие и подошла к трупу Микара, наполовину погребенному под обрушившимися ящиками. Больше всего ее сейчас заботила пропажа анука, который не преминул бы покусать несколько человек, угрожавших хозяйке в бою, но почему-то этого не сделал. Она свистнула, но ничего не произошло. Тревога прилипла к ней, как чужая кровь, и Лала уже в голос закричала:

– Тик!

– Я сейчас! – откликнулся откуда-то Ростер-младший.

В другой момент Лалу бы насмешила эта путаница, но не сейчас. Чувствуя, как холодеет в груди от страшной догадки, она стала раскидывать ящики, наваленные на Микара. Анук был там. Он еще слабо шевелился, но зазубренный пиратский клинок, пригвоздивший его к полу, отнимал последние капли крови и жизни. Из золотистого Тик стал бронзовым и темнел с каждым вдохом.

Лала рухнула на колени и осторожно вытащила потемневший нож. Она знала, как устроены змеи, и поняла, что сердце анука цело, но этого было недостаточно. Если бы у нее с собой была сумка со снадобьями! Ведь она даже Мастера Шая вылечила, а с человеком все сложнее… Но сейчас нет ничего, кроме розового шуларта. Не думая, просто повинуясь теплу, что стало исходить от правого запястья, она приложила руку к ране Тика. Сначала ничего не происходило, но вдруг кожа змея именно в месте соприкосновения с шулартом стала вновь золотистой. Лала затаила дыхание, но крошечное золотое пятнышко на остывающем ануке не увеличилось. Тогда Лала подняла нож и острием освободила розовый шуларт, удивившись, что ей совсем не больно. Она вложила самоцвет в рану анука и замотала полоской ткани, отрезанной от подола сорочки.

– Это что было? – раздался сзади шепот Тика. – Ты вырезала из руки кусок своей плоти, чтобы оживить змею?

– Потом расскажу.

Лала поднялась, взяла теплеющего анука, обернула его вокруг запястья и осмотрела палубу. Выжившие пираты наводили порядок. Трупы мятежников уже побросали за борт, верных Жайасу мертвецов с почетом уложили вдоль борта.

– Это самые кровавые и самые неудачные переговоры, которые я когда-либо видел, – вздохнул Тик.

– Они еще не кончились, – ответила Лала.

– Ты хочешь сказать, что после того, что натворили эти уроды, ашайны не против договориться?

– Ашайн здесь только я. И я должна передать тебе предложение Лириша.

Лала быстро пересказала разговор с главой Управы.

– Жайас! – крикнул Тик, не отрывая шального взгляда от Лалы. – Собирай совет в каюте, прямо сейчас!

– Да, мой хаддор! – проскрипел Жайас, держась за бок.

– И приведите Ушаша.

– Кого? – Лале показалось, что солнце раньше времени затонуло в море.

– Да, ты неединственный ашайн на корабле, – подмигнул Тик. – Я тоже умею удивлять.

– Благородный Ушаш из Небесного Ока, брат госпожи Ишиндаллы, который погиб в Этоле пять лет назад? – Лала не верила в совпадения.

– Именно. – Тик выглядел довольным, как уличный мальчишка после невероятно успешной и дерзкой шалости.

В каюте Жайаса наспех накрыли стол, и выживший кок умудрился даже украсить некоторые блюда. Лала сидела, как на полуденном песке пустыни, и не отрывала взгляда от двери. Когда в каюту вошел, пригнувшись, очень высокий человек в плаще, пошитом на манер ашайнского, Лала перестала дышать. Ушаш откинул капюшон, медленно осмотрел сидящих за столом и остановил глаз на Лале. Именно глаз, потому что вторая его глазница, перечеркнутая глубоким шрамом, была пуста. Худое лицо пожилого калеки, обезображенное не только шрамами, но и болезненной злобой, не могло принадлежать младшему брату Ишиндаллы, ровеснику Лалы. Правда, его тройная мужская коса была сочно-рыжей, седины не наблюдалось. Он тяжело сел и положил скрюченную руку без двух пальцев на стол рядом с изящным десертным ножом. Молчание в капитанской каюте почти достигло той точки, после которой наступает взрыв, и Лала не выдержала: