– Ты не Ушаш.

Бровь над единственным глазом изогнулась, и калека засмеялся неожиданно звонко:

– Я так и думал. Каждая коза в Шулае скажет мне именно эти слова. И проглотит их! – Смех исчез быстрее, чем моргнули озадаченные переговорщики. Следующую свою фразу Ушаш произнес таким жутким голосом, что старые пираты втянули головы в плечи: – Потому что все в Шулае, даже козы, должны сдохнуть!

Мелко дрожащая трехпалая рука потянулась к ножу, но Тик предусмотрительно отодвинул приборы:

– Не торопись, Ушаш! Заминка вышла. Я нашел старого друга, которому не хочется ровнять город с землей. И теперь вот на распутье. Думаю, самое время выпить, вы с Мастером Лалой поговорите, а мы послушаем.

Ушаш вскинулся:

– Мастер Смерти-женщина?! Это кто же решился обучать ее? Кто ради этого похоронил себя в Пустыне?

– Мастер Шай, – глухо ответила Лала, уже неуверенная, что перед ней самозванец.

Ушаш вдруг сник так же быстро. Сгорбился и выпил воды:

– Это был единственный из мастеров, который знал мою тайну. Мать преклонялась перед ним.

– Твоя мать осталась в Пустыне четыре года назад. Она повредилась рассудком после твоего побега, считала тебя мертвым, но когда узнала, что ты геройски пал в неравной битве, просветлела и ушла в здравом уме. Да будет ее новая жизнь белой, – сказала Лала по-ашайнски.

Тик и Жайас переглянулись при звуках чужого языка, но Лала сделала незаметный успокаивающий жест, и Тик понимающе кивнул. Ушаш, как только услышал первое ашайнское слово, беспокойно затрясся и зарыдал, уронив голову на грудь.

Тик встал:

– Оставим их ненадолго, пусть поговорят.

Когда пираты вышли, Лала осторожно положила руку на плечо Ушаша.

– Она любила тебя до последнего вздоха.

– Я хотел вернуться к ней! – внезапно вскричал Ушаш, и Лала вздрогнула.

Она уже поняла, что безумие старой госпожи нашло продолжение в потомках, и думала только о том, чтобы не сболтнуть лишнего. Но говорить ей и не пришлось. Как иссушенный, но не убитый пустыней путник набрасывается на воду, так и бедный калека говорил на родном языке без умолку, судорожно обрывая слова на полуслоге, когда уже совсем нечем было дышать:

– Очень хотел. Я долго скитался в стране черноголовых, был у чынгырцев, потом снова у черноголовых. Я выучил два ужасных чужих языка, убил много разных людей, заработал много золота и хотел приехать к маме, поблагодарить, что отпустила, что спасла меня от участи Мастера Смерти. Хотел рассказать, какие красивые места за морем, и, может быть, забрать ее с собой. Но потом у меня украли все золото. Это не страшно, я бы еще заработал, но меня нашел сокол от сестры, ты знаешь мою сестру Ишиндаллу?

Лала кивнула, и он продолжил:

– Сестра написала, что маме плохо и мне пора вернуться хотя бы на время, что в порту Этолы нас с Кашдашем, моим дромом, заберет корабль черноголовых, что все договорено и оплачено. Но в порту, когда я ждал вестей, в кабаке на меня напали пираты. Просто так, пьяные были. Правда, их главарь знал тайну про мою отметину, мне нужно было его убить, но я не смог, их было больше, я убил других, главаря не успел. Они подумали, что я мертв, и скинули в море. Ашайны не умеют плавать, но я ведь столько лет жил в Заморье, я многому научился. Эти глупцы не знают, что ашайны, особенно отмеченные змеей, переносят самые страшные раны. Но когда я отлежался у доброго рыбака и вернулся в таверну, где остался Кашдаш, то узнал ужасное: его забрал какой-то ашайн, прикинулся мной и уплыл на моем корабле! От сестры больше вестей не было, и тут до меня дошло: это ее рук дело! Это она не хотела делиться наследством и маминой любовью, она сговорилась с кем-то из Шулая! Но ничего, ничего, ничего… – он нервно потирал трясущиеся руки, речь его становилась все быстрее и бессвязнее, – я несколько лет нищенствовал, скитался, ждал… и дождался… Шулай падет, захлебнется в крови, так им всем и надо… мама, мама, ну почему ты ушла так рано? Кашдаш, зверюга моя, ты тоже, наверное, умер без хозяина… но ничего, ничего, ничего… они все ответят!

Ушаш снова разрыдался, и Лала с болью смотрела, как морщится пустая глазница, в то время как из оставшегося глаза текут ручьем мутные слезы. Она снова погладила Ушаша по плечу и вышла. Он даже не заметил этого.

Тик ждал ее на палубе.

– Ну, что скажешь? Судьба смеется над вами, ашайны.

– Нет, это ты смеешься, и смех у тебя плохой. – Лала неприязненно поморщилась. – Не ожидала от тебя такого.

– Да брось, чего я сделал? Он научил нас, как разрушить Маяк и каким ядом сдобрить стрелы, в обмен на то, что мы его отвезем в город, которому он хочет отомстить. Все честно. Я ведь всяко сюда собирался. Кто ж знал, что ты защищаешь этот ваш Шулай. Ладно, что дальше-то? Заберешь этого сумасшедшего? Нам он уже не нужен. Вам, я так понимаю, тоже. Но ты ведь жалостливая и умная. Придумай что-нибудь. Убивать его вроде как грешно.

– Ты хоть понимаешь, что не только твой отец, но и мы с тобой виноваты во всем, что случилось с ним?

Тик злобно сверкнул глазами, но потом вздохнул:

– Не тупой. Но ты смотри на это так, что, если б не Ушаш и его будто бы убийство, гнила бы до сих пор в рабынях, а? Разве нет?

– Ты прав. Но сделанного не вернуть.

Лала смотрела поверх головы Тика на вечерний Шулай, будто притаившийся в ожидании конца переговоров. К берегу шло несколько ашайнов, которых сложно было разглядеть в сумерках, но Лириш должен быть среди них. Скорее всего, он уже беспокоится и продумывает действия на случай неудачи. Словно в подтверждение ее мыслей одна из фигур выпустила сокола, и через несколько мгновений Джох опустился на плечо Лалы.