Робот-бортпроводник поинтересовался, не требуется ли ему помощь. Риккетс отказался и от помощи и от предложенного электросамоката. Робот удалился к другому пассажиру. Сэм последовал в каюту.

В каюте он переоделся и лёг на кровать. Долго лежал, изучая потолок. Взлёт не объявляли. Позвонила мама.

– Сынок, ты в криокапсуле полетишь или бодрствовать будешь? – спросила она.

– Бодрствовать. Буду готовиться. Не могу приехать к профессору с пустыми руками. Сконструирую одну модель… Помнишь, я показывал? Попасть к Иси – большой успех. Он много лет не принимает учеников, а ради меня сделал исключение. Точнее, Лимба попросил. Другому бы он сразу отказал. А Кайл – любимчик, «золотой мальчик».

Из динамиков объявили о взлёте. Риккетс простился с мамой и пересел на кресло.

Майер не обманул. Как только всё утвердили и дали приказ приступать к строительству мегаполиса, все руководители и большинство сотрудников вернулись на базу № 1. Работа двигалась, процессы взаимодействия ежедневно отслеживались. Надя окунулась в рутину, но сама ждала только, когда увидится с Кайлом.

С Лимбой они увиделись в одном из коридоров завода. В этот раз вокруг него не было свиты. Кайл позвал её и осёкся, заметив, как она неподдельно обрадовалась и потянулась навстречу. Они стояли и молчали, улыбаясь друг другу. В глазах Лимбы играли озорные огоньки, как в их самую первую встречу.

– Привет, Надежда, – сказал он. – Вот и увиделись. Ты куда идёшь?

– Здравствуй. Увиделись. В отдел иду к себе.

– Давай я провожу.

Они пошли рядом. Надя молчала. Лицо её пылало, и она, пряча его и стыдясь проявления чувств, опустила подбородок на грудь. Мысли обжигали, одна неприятнее другой.

– Не писал мне давно. Видно позабыл, – сказала Громова.

– Знаешь. – Кайл старался выглядеть беспечно. – Я давно собирался поговорить, да не получалось всё. И на людях в основном встречались… Видишь ли… Не готов я к серьёзным отношениям. Молодой, ветреный, мотаюсь по всей Галактике. Не в игрушки мне сейчас играть надо, любовь-морковь… Дальше двигаться хочу, в высшие круги.

Они остановились. Надя подняла голову, однако Кайл отвернулся, избегая соприкасаться взглядами. Громова крепилась, чтобы не разрыдаться. Лимба ждал ответа, готовил речи с оправданиями, но Надя развернулась, бросила ему «Прощай» и ушла.

Громова спустилась по лестнице и выбежала на улицу. Глотнула воздуха, и тот сразу же обжёг лёгкие, отрезвив от сцены. Надя ударила кулаком по стволу дерева, разодрала в кровь кожу с костяшек и беспомощным мешком плюхнулась на пятую точку. Сидела, плакала и боялась себе признаться, что все мечты были призрачны перед ледяным равнодушием любимого человека. Озарение внезапно придало ей сил, заставило подняться, отряхнуть с себя землю, вдохнуть еще раз жадно и принять окончательное решение…

Кайл покидал Надю с тревогой. Несколько дней ходил грустный, открывал их переписку, читал внимательно, словно не он это писал, а какой-то глупец. Даже посмеялся над некоторыми особенно удачными «моментами». Задумался, зачем кружил голову девушке, зачем всё это заварил: то ли своё эго потешить, то ли и, правда, что-то в ней зацепило его.

Дни шли своим чередом. Чувства постепенно затухали. Лимба радовался, что всё обошлось без слёз и концертов. Он не любил истерик, визг и криков, какой он подлец и всё такое. Кайл признал, что Надя ушла с достоинством. Так бы всегда.

Перед возвращением на базу № 1 неожиданно вернулась Сьюзен. Призналась ему, что решила всё обдумать, прежде чем заводить постоянного мужчину. Лимба ей понравился: умный, крепкий, красивый, финансово обеспеченный. Она прислала ему видеосообщение, пока Кайл ехал на поезде, и Лимба тут же предложил ей свидание.

Жизнь обещала большие перспективы.

Ничем и никому Надя не выдала томящую её тоску и с головой окунулась в работу. Снова закрутились цифры, отчёты, снова ежедневно она управляла десятками роботов, а приборы измеряли, как ей это удаётся, и какие усилия прикладываются.

Скоро всё наскучило. Майер светился от счастья, получая отчётность, искал «наиболее удачные точки соприкосновения», а Громова начала задумываться о возвращении на прежнюю должность.

По вечерам девушка надевала скафандр и выходила на улицу. Гуляла долго и сосредоточенно, осматривала процесс озеленения, словно для себя отмечая, что и где можно поправить, а иногда забиралась в «меха», и тот возил её по полям и лесам.

Эти поездки успокоили Надю и зарубцевали сердце. Ей вспоминались месяцы после их прилёта сюда, когда чёрная почва – породистая, сочная, богатая, напоминающая русскую южную почву – получала семена, деревья, кустарники. Всё мгновенно приживалось, росло, обогащая атмосферу, и спустя десять-пятнадцать лет по прогнозам воздух должен был прийти в норму.

«Как я могла всё это бросить?», – корила Громова себя.

Родным повеяло от изумрудных красок… Закрутились в памяти моменты, как осушали болота, засеивали поля цветами, а в перерыве обедали с отцом на лужайке, спрятавшись в тени робота. Руки отца, крепкие, любящие своё дело, осторожно счищали скорлупу с яиц или кожуру с картошки: Роман любил простые обеды, называя их «крестьянскими».

– Мы так с бабушкой в огороде сидели. Расстелем скатерть на траве, вытянем ноги, чтобы те отдохнули, и трапезничаем, – рассказывал он. – Бабушка всегда так говаривала, хоть и из бедной семьи. Начитанная была, и нас достойно воспитала. Питались скромно: яйца, картошка, консервы, изредка котлеты домашние, огурцы, помидоры, редиска, лук зелёный, – красота! Всё с грядок, родное, без химии.