Проговорив это, она сердито посмотрела на Никитина. Тот немного покраснел, а затем непринужденно спросил Коренева:

– Ну, дорогой, а чаю-то вы нам дадите? Ведь вы еще не пили, неправда ли?

Коренев смутился.

– А я забыл, – пробормотал он, вставая. – Я сейчас… вот…

– Вы не беспокойтесь, Николай Андреевич, – испуганно сказала Нина Алексеевна, – если для нас, то напрасно: мы скоро уйдем.

– Нет зачем же? – ответил Коренев, – зачем уходить? Мы выпьем все.

Он нажал пуговку звонка и подошел к двери. Пришедшую горничную он попросил подать самовар и собирался было закрыть дверь, как вдруг Никитин снова громко спросил:

– А к чаю, что у вас будет, Николай Андреевич, а?

– К чаю? Ага, да. Нужно действительно к чаю что-нибудь, Глаша. Вот… погодите…

Он полез в карман за портмоне и достал три рубля.

– Купите, Глаша, булок… лимону. Еще печенья там… полфунта.

– А посущественнее что-нибудь? – громко продолжал со своего места Никитин.

– Посущественнее? – смутился Коренев, стараясь непринужденно улыбнуться, – и посущественнее… Купите, Глаша, три фунта сыру. Швейцарского.

– Ха-ха-ха! – захохотала Елизавета Григорьевна. Никитин закусил губы.

– Господа, вы меня конфузите, – жалобно заявил Коренев, закрыв за горничной дверь и возвращаясь к столу, – я ведь хозяйничать не умею, ей-Богу. Что же вы надо мной потешаетесь?

Нина Алексеевна ласково поглядела на Николая Андреевича и заметила:

– Ради Бога, не сердитесь на нас: ведь мы просто, очевидно, все в хорошем настроении, вот и смеемся. Кстати, покажите, если можно, вашу диссертацию; мне было бы очень интересно ее увидеть.

Коренев просиял. – Ей интересно! Это очень хороший признак: Никитин как-то говорил ему, что в числе признаков влюбленной женщины находится и тот случай, когда «она» интересуется тем, что делает «он». Неужели она его любит?

Он подавил в себе волненье и подвел Нину Алексеевну к письменному столу, около которого стояла этажерка с рукописями.

– Вот, смотрите, – торжественно произнес он; – вот на этой полке внизу находятся у меня материалы, относящиеся к спиральным туманностям. Здесь у меня вычислены элементы гипотетического вращения этих образований около их центров, для которых я хочу вывести общий математический закон… А вот, сверху материалов, чертеж, изображающий различные виды одной и той же спиральной туманности в разных проекциях. Видите?

– Какие неправильные линии… – с интересом проговорила Нина Алексеевна, – но что же вы хотите доказать в своей диссертации? Вы можете объяснить так, чтобы я поняла?

– Видите ли, это будет, кажется, трудно. Но я постараюсь все-таки… Основная мысль моей диссертации заключается в том, что всё небесное пространство можно считать заполненным туманностями в различных периодах их развития. Те туманности, которые мы видим на небе светящимися, представляют только небольшую часть их числа; гораздо более на небе туманностей невидимых для нашего глаза, но некоторые из которых, благодаря ультрафиолетовым лучам, все-таки открывает иногда фотография. Я хочу показать в конце концов, что всё видимое звездное небо так или иначе наполнено этими образованиями, причем только яркие спиральные туманности являются элементами, из которых образуются звездные системы; темные же туманности – это, наоборот, рассеянные, отжившие миры, которые возвращают вселенной ее материю обратно в виде результата полной дезинтеграции. Таким образом я прихожу к спиральным туманностям, как к единственно жизненным элементам мира, из которых построяется мир. Но эту гипотезу нужно подтвердить данными аналитической механики – и вот я взялся вычислить для некоторых спиральных туманностей, судя по их форме, те возможные изменения, которые они могут испытать. И я доказал аналитически, что будущая форма этих туманностей в зависимости от нынешней формы – выразится в единичных, в двойных и более кратных звездах. Именно спиральные туманности, а не шаровидные, дают этот результат; в этом отличие моих взглядов от взглядов Лапласа и Канта на происхождение миров.

Коренев на время замолчал. Нина Алексеевна с нескрываемым интересом слушала его, и во время паузы нерешительно спросила:

– Значит, эта теория исключительно ваша, неправда ли?

– О, нет, – отвечал Коренев, – данные о теплых туманностях принадлежат известному гейдельбергскому астроному Вольфу. Он открыл темные туманности в виде туманных дымок, охватывающих некоторые созвездия. А спиральные туманности, как дающие начало новым мирам – эта гипотеза тоже не нова. Она, как я помню, принадлежит уже Декарту, основателю теории вихрей.

Затем Коренев стал указывать, что именно в его работе принадлежит ему; воспользовавшись удобным моментом, он с увлечением рассказывал о бесконечности вселенной, о величинах, с которыми приходится иметь дело астрономам, и простоял с Ниной Алексеевной почти полчаса около стола, увлекшись сам и увлекши своим разговором восхищенную собеседницу.

Между тем принесли чай; Елизавета Григорьевна взялась разливать, Никитин начал резать сыр, огромный кусок которого сильно его потешал; а Коренев с Ниной Алексеевной продолжали беседовать, не замечая, как Никитин пил чай и весело хохотал с Елизаветой Григорьевной, рассказывая ей всякий вздор и выслушивая от нее разные истории и приключения.

– Представьте себе, – оживленно говорил своей хорошенькой собеседнице Никитин, – я читал в одном очень серьезном научном журнале «Ребус» такую историю: какой-то известный банкир, благодаря неудачным операциям, запутался в долгах; не видя исхода, он начал лезть из кожи, чтобы кое-как продержаться и уплатить хоть часть долгов. Лез это он из кожи, лез и наконец вдруг – вылез. Вы представляете себе весь ужас, когда человеке вылезает из кожи? Ведь…

– Ой, не говорите. Ой… ой! Уморил! Я не могу, – истерически хохотала Елизавета Григорьевна, наклоняясь к дивану лицом. – Вылез из кожи… Это прелестно! Я бы хотела увидеть того банкира… Ох!