– Ну, что… вы скоро будете держать экзамены? – спросил после некоторого молчания Коренев.

Гость грустно опустил голову.

– Эх, сам не знаю, – махнул он рукой. – Уроки массу времени отнимают, да кроме того, – собаки мешают.

– Какие собаки? – с удивлением приподнялся в кресле Коренев.

– А как же, мои собаки. Разве я вам не говорил? У моей жены, ведь, шесть собак. И хотя они не породисты, – можно сказать, простые дворняжки, – но очень болезненны: всё время хворают – то одна, то другая.

– Так что же? А вам то что?

– Как что? – с обидой в голосе отвечал Конский, – а лечить ведь нужно? То делать вдыхание гвоздичным настоем, то клизмы ставить. Вчера, например, я весь вечер мазал Жужутку березовым дегтем: откуда-то парша появилась. Да и вообще этой бедной собаке не везет:

в прошлом году ей дворник хвост отрубил, а в начале этого года, 19-го января – заднюю ногу телега переехала. Просто ужасно!

Конский говорил всё это убежденным, искренним голосом. Коренев смотрел на него, широко раскрыв глаза: он не мог понять такой любви к собакам, от которой могла бы страдать университетская карьера. Слегка улыбнувшись, он спросил:

– Ну, а ваша жена? Разве она сама не может лечить? Ведь собаки то не ваши, как говорите вы, а ее…

– Эге-ге! Где ей там, с ее здоровьем, – отвечал со вздохом Конский, – она даже никого из них выкупать не может, сейчас же спина и грудь начинают болеть. Нет, это всё уже лежит на мне. О, если бы не собаки, я давно уже был бы приват-доцентом!

Конский снова вздохнул и встал, собираясь уходить. Коренев не задерживал его и с облегчением встал, чтобы проводить гостя. Конский медленно разворачивал шубу, от которой пахло мокрой овечьей шерстью, и кряхтя и сопя стал одеваться.

– А вы плюньте на собак и занимайтесь, – проговорил с усмешкой Коренев, которому в сущности было глубоко безразлично, чем начнет заниматься Конский, – стоит из-за собак жизнь ломать!

– Эх-хе, – вздохнул Конский, – вам хорошо, вы холостой. Вот женитесь, увидите, как трудно заниматься женатому человеку. Очень трудно!

Он вышел в переднюю и у дверей столкнулся с Никитиным. Коренев попросил Никитина подождать в комнате, а сам отправился вслед за Конским запереть на ключ выходную дверь.

– Ну, что, скоро они придут? – весело спросил Никитин своего товарища, когда тот вернулся, – ведь теперь семь часов.

– Она обещала в половине восьмого, – отвечал Коренев, усаживаясь возле стола. – А вы чего так поздно?

– Да меня задержал на улице этот надоедливый Петр Леонидович. Представьте: дождь льет, как из ведра, ветер воет, тут всякий домой старается улизнуть, а он как ни в чем не бывало: пристал ко мне на улице и просит сообщить о том, как я смотрю на сущность души. Уж я увиливал, увиливал, но он так и не отстал: целых полчаса держал меня в воротах вашего дома.

Товарищи рассмеялись. Затем Коренев с деловым видом обратился к Никитину, подсаживаясь ближе к столу.

– Вот что, Сергей Егорович. Я хотел бы вас попросить придумать мне цитату для диссертации. Я боюсь, что начало уж очень сухое. А мне хотелось бы блеснуть каким-либо афоризмом, взятым из ваших философов. Не помните ли что-нибудь? Связанное с небом там, со звездами или с бесконечностью пространства. А?

Коренев пытливо смотрел на Никитина, приготовив бумагу и карандаш для записи. Никитин же задумчиво нахмурил лоб.

– Из философов? – переспросил после некоторого молчания он. – Да так трудно сразу сказать… А! Вот, – с удовольствием воскликнул вдруг Никитин. – Это прекрасное изречение из «Критики практического разума» Канта: «Есть две вещи, которые тем более наполняют нашу душу удивлением и благоговением, чем больше мы ими занимаемся: это звездное небо над нами и нравственный закон в нас». Как вам нравится? Подходит?

– Прекрасно! – радостно закивал головой Коренев, – прекрасно! Я, пожалуй, это поставлю эпиграфом, что ли. Вот спасибо, – добавил он, записывая сказанное Никитиным на бумажку, – если вам, Сергей Егорович, что-нибудь понадобится из высшей математики, то я тоже всегда охотно помогу вам. Имейте в виду.

– Очень благодарен, – ответил Никитин, – я, наверное, скоро обращусь к вам за помощью для своей новой статьи. Мне нужно будет писать о психологии счета, так вы мне дадите на время Поль Дю-Буа Реймона по теории чисел и кого-нибудь еще – Тельца, что ли. Мне только для цитат.

– То есть, как это? Вы будете всё это читать, что ли? – удивился Коренев.

Никитин рассмеялся.

– Эх вы, математики, – насмешливо ответил он, – вы все чисты, как агнцы, как посмотришь на вас. Разве нужно читать книгу для того, чтобы делать цитаты? Вы помните, например, мою брошюру «о психической энергии»? Помните последний оттиск из столичного журнала? Так, ведь, там цитат сто на сорока страницах будет. Неужели же вы думаете, что я читал все книги, которые цитировал? В особенности английские?