Осмотрев первый зал, Нина Алексеевна в сопровождении Кедровича направилась во вторую комнату, причем Кедрович шел следом за нею. В это время сзади раздался голос Бердичевского, который оживленно кричал:

– Господин Кедрович, господин Кедрович! Вы потеряли, смотрите!

Бердичевский подошел ближе и протянул Кедровичу руку с новым кожаным бумажником.

– Какой вы рассеянный! – деланно смеясь, воскликнул Бердичевский, держа руку с бумажником протянутой вперед, – хорошо, что я заметил! Вы чуть не потеряли его.

Он многозначительно взглянул в глаза Кедровичу. Тот весело, но со спокойным видом принял бумажник и ответил:

– Ах, очень вам благодарен, очень! И как это я мог его потерять? А ну, не успел ли кто-нибудь стянуть оттуда денег? Посмотрим.

Кедрович повертел бумажник в руке, не зная, как его открыть с внутренней стороны. Устроитель выставки подскочил к нему, надавил какую-то кнопку и, улыбаясь, проговорил:

– Наверно кто-нибудь уже испортил затвор, что он так трудно открывается.

– Гм… здесь сто восемьдесят рублей всего? – вопросительно поглядел Кедрович на слегка смутившегося Бердичевского. – А у меня было ровно двести. Это странно!

– В самом деле? – засмеялся Бердичевский, – ну, не беда! Хорошо, что я нашел бумажник и с этими деньгами. А то, вы знаете, могло уже ничего не быть в нем. А? Как вы думаете? Хо-хо!

– Ну, нечего делать, – кивнул головой Кедрович, шутливо и в то же время укоризненно глядя на устроителя выставки, – и за это вам очень благодарен. Спасибо, большое спасибо. Вы, может быть, пройдетесь с нами, покажете некоторые лучшие картины? – ласково добавил он Бердичевскому, – может быть вы кстати и объясните нам, профанам, как понимать ваше искусство? Позвольте вас познакомить, – обратился он к Нине Алексеевне, – господин Бердичевский, главный организатор всего этого дела.

Они отправились втроем. Бердичевский часто останавливал своих спутников около каких-нибудь полотен и напыщенно произносил:

– Неправда ли, красочно? Неправда ли, с настроением? Посмотрите, какая гармония тонов! А, вот, поглядите на это: здесь совершенно-таки отсутствует линия. «Одни краски» – таков девиз этого молодого художника.

Кедрович благосклонно выслушивал Бердичевского, задавал ему вопросы и записывал что-то в свою записную книжку. Около тех полотен, которые особенно расхваливал Бердичевский, Кедрович останавливался, внимательно вглядывался в картину и, обращаясь к Нине Алексеевне, говорил:

– Вот видите, что значит мы ходим с опытным проводником. Ведь я бы так и не обратил внимания на то, что эта картина, например, написана специально для дополнительных цветов; а теперь мы знаем цель художника. По-моему, это очень оригинально, неправда ли?

Нина Алексеевна сделала неопределенное лицо и, улыбаясь, заметила:

– Вы, как видно, уже склоняетесь в сторону импрессионизма? Ведь вы полчаса тому назад так…

– Ах, мадемуазель! – вдруг горячо прервал Нину Алексеевну Бердичевский, – разве умный человек может долго быть анти-импрессионистом? Я-таки вам скажу, что мы все в душе импрессионисты, только мы этого не замечаем. Вы посмотрите на краски: это один восторг, а не краски! Это целая симфония. Всё зависит, я вам скажу, от привычки – вы привыкли к этому старому вырисовыванию академизма, ну вам и странно. Ведь господин Кедрович тоже раньше был такой противник новой живописи, ой-ой, не приведи Бог! Ну, а теперь он, слава Богу, немного начинает-таки понимать смысл импрессионизма. Не так я говорю, господин Кедрович?

Кедрович рассмеялся.

– Пожалуй, отчасти вы правы, – ответил он, – я прежде просто принципиально отрицал импрессионизм. Однако, это, как я вижу при внимательном отношении к выставке, не мешает некоторым художникам быть талантливыми. Например, Андуревич: он очень и очень оригинален.

– А Берейтерман? – перебил Кедровича Бердичевский. – Что вы скажете про Берейтермана, а?

– И он, по-моему, обещает много, если только удержится от излишних крайностей.

– О, он всех заткнет за пояс! А Шпиговский? А Кун? А Кончиков? Хе-хе! Это всё таланты, я вам скажу.

Бердичевский продолжал водить за собой Кедровича с Ниной Алексеевной и без умолку говорил о достоинствах художников и картин, представленных на его выставке. Кедрович шел за Бердичевским, слушал его и, кивая головой, записывал. Затем, когда в последнем зале Михаил Львович отметил те картины, про которые ему говорил Бердичевский, последний, обращаясь с приторной улыбкой к Нине Алексеевне, спросил:

– Вы мне разрешите на две минутки отнять у вас вашего кавалера? Мне хотелось бы познакомить его с одним художником, который нас ждет.

Нина Алексеевна поспешила согласиться и уговорилась с Кедровичем ждать его в одной из последних зал. Бердичевский, расшаркиваясь, поблагодарил Зорину и быстро увлек Кедровича за собой.

– Послушайте, это неблаговидно с вашей стороны, – говорил по дороге Кедрович, – я ведь сказал вам, что двести, а вы подбрасываете мне сто восемьдесят да еще при таких условиях, когда я не могу ничего возразить.

– Ох, господин Кедрович, войдите в наше положение, – отвечал, оправдываясь, Бердичевский, – мы прямо с голода издыхаем! И потом, бумажник новый, вы не считаете бумажник? А он таки стоит денег, он десять рублей стоит, я вам скажу.