— Нет, дай нам адрес — мы сами напишем!

— Точно! И денег вышлем! — поддакнула третья.

В это время малышка Долли расплакалась, заставив Вивьен выйти из-за стола, чтобы накормить её. Вместе с ней отправилась и Аяме Хадсон, с которой женщина быстро поладила.

Спустя несколько минут, Юная Софи подошла к Джону вся в слезах.

— Что случилось? — спросил он её.

— Маркус не даёт мне деревянную лошадку, — простонала девочка.

— У тебя же дома есть такая.

— Она не такая!

— Смотри, — позвал её майор Готц, который сидел через одного от Джона. В его руке была зажата аккуратная деревянная птичка с красивой резьбой и довольно широким хвостом. — Это свисток, — он коротко свистнул. — Дарю.

Девочка просияла. Маркус был уже тут как тут и с вожделением глядел на птичку. Он принялся всучивать Софи лошадку, до которой никому уже не было дела и умолял отдать ему свисток. Девочка держалась стойко. Такой подарок — тем более от офицера — она намеревалась беречь, как самое дорогое сокровище.

— Вот спасибо, Готц, — пробасил Хорес. — Теперь весь оставшийся вечер будем слушать свист.

— Вы куда теперь? — обратился к нему Виктор. — Ирландцы угомонились. Неужели вам дадут отдохнуть?

Хорес глянул на Патрицию.

— Дадут, — протянул он. — А, может, и не дадут. В нашей работе ни в чём нельзя быть уверенным и чемоданы лучше вообще не разбирать.

Виктор откинулся на стуле.

— Ну ладно Габе, — он одарил товарища надменным взглядом. — Он, я знаю, и в яме сырой вполне может прожить неделю — другую, но ты, — он посмотрел на Патрицию, которая понимала, что когда-нибудь её об этом спросят и уже скрестила руки на груди, выражая всем своим видом желание, чтобы от неё поскорее отстали. — Как тебя угораздило связаться с этим дикарём?

— Этот, как вы выразились, дикарь не оставил мне выбора, — она высокомерно глянула на Габриэля. — Я долго смотрела, как он мучается, лезет из кожи вон, пытаясь помочь всем. Их много. Он один и, как он сам признался, помощники рядом с ним долго не задерживаются. Ну вот я и решила остаться, чтобы помогать. Мне это решение далось с большим трудом, но теперь уже ничего не вернуть. И даже не отговаривайте.

— А, то есть ты его пожалела? — Виктор рассмеялся. — Габе, как ты допустил подобное?

Хорес развёл руками.

— А меня кто больно спрашивал-то? Пришла, говорит, остаюсь — чего хочешь делай. Я чего дурак отказываться? — сослуживцы дружно заулыбались. — А вообще, мы приехали не надолго, — Габриель мгновенно стал серьёзнее. — Дело одно закончим и махнём в Шотландию. Там сейчас неспокойно — уже командировку оформили.

— Что за дело? — поинтересовалась Адалин, глядя на подругу. Та явно не хотела отвечать.

— Ну, говори, — Хорес довольно улыбался, покачиваясь на задних ножках стула, который норовил треснуть под ним.

— Мы решили расписаться, — проговорила Пати себе под нос.

— Чего? — Адалин не расслышала.

— Расписаться решили. Чего-чего. Чтобы на Кевина документы оформить, чтобы уже все вопросы отпали. Много причин.

Все принялись поздравлять пару. Патриция хоть и хмурилась, но вскоре смирилась с этой всеобщей радостью и в общем-то была довольна, хоть и усиленно это скрывала. Она так долго создавала имидж стервозной особы, что никто не должен был догадываться о том, какая она на самом деле, кроме самого близкого человека. И всё же через несколько минут дифирамбов ей это надоело, и она спросила:

— Где всё-таки Бесс?

***

Мужчина и женщина лежали на измятой постели. Простыня свешивалась с её края, одно одеяло лежало на полу, другое — укрывало девушку по пояс. Любовники тяжело дышали, глядя в потолок и разглядывая ритмичный лепной узор, ряды которого нарушала люстра, громоздящаяся прямо посередине. Их головы находились близко друг к другу и, казалось, создавали пламя от сплетения светло-русых и ярко-рыжих локонов. Девушка повернулась на бок. Через минуту мужчина приблизился к ней и обнял.

— Выходи за меня, — тихо прошептал он.

Девушка ответила не сразу.

— Не начинай, Ларсен. Мы это уже обсуждали.

— Мне плевать на твои отговорки. Я люблю тебя, Бесс и хочу прожить с тобой жизнь.

— Джонни, — она обернулась к нему. — У меня шрамов больше, чем у тебя. В тебе говорит чувство жалости. Не хочу слушать, — она попыталась встать, но Ларсен не дал ей.

— Не надо думать за меня, Бесс. Если я говорю, что люблю тебя, значит люблю всё в тебе. И шрамами ты меня не напугаешь.