Николай Иванович Леонов, Юрий Васильевич Костров
Вариант "Омега"
(ОПЕРАЦИЯ "ВИКИНГ")
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В феврале сорок второго полковые разведчики, временно расположившиеся в сожженной деревне невдалеке от озера Ильмень, получили необычный приказ: встретить на "ничейной" земле переходящего из фашистских расположений немецкого офицера. Откуда командованию стало известно о перебежчике, разведчики не знали, но, судя по тому, что инструктаж проводил сам бригадный комиссар из штаба фронта, разведчики поняли - встречать придется фигуру незаурядную. В передней линии наших окопов расположили роту автоматчиков, которая должна была в ряде необходимости обеспечить прикрытие.
Каждую ночь два разведчика выползали чуть ли не к самым фашистским окопам, ждали немца. Место для перехода было подходящее: извилистый, поросший кустарником овраг пересекал немецкие траншеи. Ориентиром служила большая сосна со срезанной верхушкой. Условного сигнала - одна красная ракета - все не было. Продрогшие и усталые разведчики возвращались назад, чтобы на следующую ночь вновь ползти к вражеским расположениям.
На четвертую ночь, когда до возвращения оставался ровно час, над сосной взлетела одинокая красная ракета. Беспорядочно затрещали выстрелы, испуганно рявкнул пулемет. Уже изверившиеся в удаче разведчики припали к промерзлой земле, затем осторожно поползли вперед.
– Есть, - прошептал один, скатываясь в воронку, на дне которой темнела человеческая фигура.
– Немец. Офицер.
– Живой?
– Живой вроде. Может, не он?
Человек в форме немецкого офицера лежал неподвижно, сжимая в руке ракетницу. Разведчик взял ее, ракетница была еще теплая, пахла порохом.
– Он.
Немца осторожно положили на плащ-палатку, волоком потащили по талому снегу. Когда до окопов оставалось совсем немного, с немецкой стороны ударила пулеметная очередь. Один из разведчиков ткнулся лицом в снег. Навстречу из окопа выскочили автоматчики. Десятки рук подхватили уже две плащ-палатки, аккуратно опустили в окоп. Санитары, оттеснив всех, уложили раненых на носилки, ходами сообщения вынесли к стоявшей на опушке леса санитарной машине. Врач нагнулся к разведчику, прошептал:
– Мертв.
– Стал осматривать немца.
– Этого быстро в машину. Врач подошел к человеку с ромбом в петлицах.
– Жить будет, товарищ бригадный комиссар.
Майор государственной безопасности Симаков кивнул врачу. Чуть склонив голову, он смотрел на разведчика, который стоял на коленях у тела друга.
– Витька! Витька, ты что, парень?
– Он отталкивал пытавшихся унести носилки санитаров.
– Из-за какого-то подлюги немца...
Симаков сделал шаг, хотел было, подозвав разведчика, сказать, что не "подлюга немец", а чекист Сергей Николаевич Скорин после многолетней работы в фашистской Германии прорвался к своим. Симаков сдержался, повернулся и тяжело зашагал к поджидавшей его в ельнике "эмке".
Госпиталь был расположен в здании школы. Вывеску так и не сняли, но в коридорах не бегала детвора, а под табличками "1 Б" и "Физический кабинет" было мелом написано: "Операционная", "Палата номер четыре".
В палате когда-то сверкавший паркет теперь не натирался, был просто вымыт. Пожелтевшая стенгазета "Отличник" болталась на одной кнопке, и нарисованный на ней горнист висел головой вниз. На кровати, стоявшей под стенгазетой, лежал Скорин, рядом на колченогом табурете примостился его друг Костя Петрухин - веснушчатый парень с розовыми оттопыренными ушами. Такие уши у взрослых встречаются редко, и Костя выглядел переростком, второгодником. Скорин лежал неподвижно на спине, смотрел в потолок, слушал Петрухина рассеянно, думая явно о своем.
– Я был уверен, что ты живой, Серега!
– быстро говорил Костя. Сколько же лет ты там проторчал?
– Он и не ждал ответа.
– В тридцать восьмом уехал. Слышал, твоим последним сведениям цены нет.
Скорин перестал улыбаться.
– Есть цена, Костя. Человек погиб, меня вытаскивая.
– Он поморщился, после паузы сказал: - Большая цена.
– Скорин задумался, затем спросил: - Значит, сын, говоришь?
Довольный, что Скорин сменил тему, Петрухин подмигнул.
– Да, сын! Вот как получилось, Серега.
Скорин с трудом повернулся, молча посмотрел на друга. Костя с преувеличенным интересом стал изучать висевший на спинке кровати температурный лист.
В тридцать восьмом году Скорин уже работал в разведке, для окружающих он был геологом, что могло объяснить его длительные командировки. Получив задание ехать в фашистскую Германию в спецкомандировку на один год, Скорин сказал Лене, что отправляется в экспедицию на Восток. Сергей приготовил три письма, которые должны были с соответствующими штемпелями с трехмесячным перерывом прийти к ней. Он уехал, договорившись с Леной, что по возвращении они поженятся, он получит отпуск, воплотится в реальность их мечта Черноморское побережье.
Первое сентября тридцать девятого года началась война, и Скорин застрял в Германии. На некоторое время с ним прервалась связь.
О том, что у Скорина есть невеста, никто, кроме Петрухина, не знал. О своей беременности Лена узнала после отъезда Скорина; когда родился сын, написала в "геологическую экспедицию", ответа, естественно, не получила. Скорин пропал.
Так прошло четыре года.
– Как Лена?
– после долгой паузы спросил Скорин.
– Что я мог ей говорить? Официально она тебе не жена! Правду сказать нельзя. А тут еще связь с тобой тогда потеряли. Чего только я ни делал, чтобы ее успокоить. Твержу одно: жив Сергей! Жди. Что родился ребенок, она и от меня скрыла, я сам за кордон уходил. Узнал год назад.