В палату вошла сестра.

– Сергей Николаевич, сейчас укольчик сделаем, - как о радостном событии сообщила она и поставила поднос с инструментами на школьную парту.

Костя пошел к выходу.

– Терпи, Серега, я покурю пока.
– Он быстро спустился в вестибюль, где его ждала Лена.

Увидев Костю, Лена встала. Была она высока и стройна, видимо, когда-то очень красива. Точнее, Лена и сейчас была красива, но серая усталость лица, которой так щедро покрывала лица людей война, старила ее.

– Нормально, Ленка. Жив твой герой!

– Мой?
– Лена теребила кончики платка.
– Забыла, как он и выглядит.

– Сейчас увидишь!

– Четыре года.
– Лена села.- Ни одного письма. Чужой, равнодушный человек.
– Она повысила голос.
– И не объясняй мне...

Костя взял ее за руку.

– Нет, сегодня не могу.

– Лена!
– Костя беспомощно оглянулся, увидел на столике регистратуры телефон, подвел к нему Лену.
– Ну, хорошо.
– Костя снял трубку, набрал номер.
– Вера Ивановна? Петрухин. Майор у себя? Соедините, пожалуйста.
– Он пожал Лене руку, заговорщицки подмигнул. Здравствуйте, Николай Алексеевич. Из госпиталя. Нормально. Так когда вы ее примете? Хорошо, товарищ майор.
– Он положил трубку, отошел с Леной к окну.
– Вот что, Лена. Ты поезжай на Лубянку, зайди в бюро пропусков...

– Почему на Лубянку? Что Сережа сделал?
– Лена смотрела испуганно.

– Разведчик твой Сережа. Четыре года у немцев был...

– Так почему же?..

– Объяснят, Лена. Тебе все объяснят.

Костя довел женщину до дверей, затем бросился вверх по лестнице. Скорин встретил друга вопросительным взглядом.

– Начальству звонил. У нас теперь начальник новый...

– Знаком. Он навещал меня. Он и на передовой был, когда я пробивался.

– Знаю. А меня можешь поздравить: на фронт еду.

– Как на фронт?

– Война, Сережа.

– Но ведь ты...

– Был, Сережа. История глупая получилась.

– Какая история?
– раздраженно спросил Скорин.
– Ты прирожденный разведчик.

– Видно, нет.
– Костя жестом остановил Скорина.
– Кто кому рассказывает?
– Он сел, вздохнул виновато и, стараясь не смотреть на Скорина, начал рассказывать: - Был я у немцев в тылу, на оккупированной территории. Легенда у меня была хорошая, у немцев большим авторитетом пользовался. Информация шла отличная. Местный иуда там объявился - в гестапо следователем работал. Не человек вовсе. Ты таких и не видел.

– Видел.

– То фашисты, а здесь свой! Партизаны его к вышке приговорили. Два раза пытались... Очень осторожный подлюга был.

– И ты его шлепнул сам!
– сказал Скорин.
– Поэтому пришлось все бросить и уходить.
– Он приподнялся, хотел добавить еще несколько слов, сдержался. Он отчетливо представил, в какое трудное положение поставил Костя подполье.

Скорин откинулся на подушки. Долго молчали, наконец Скорин сказал:

– Извини! Но ты же профессионал, Костя.

– Он детишек истязал. Если бы я его не убил, я бы сам умер.

– Отстранили, значит.
– Скорин вздохнул.

– На фронт!
– Костя заулыбался.
– Ну, дорвусь я! Никаких тебе хитростей. Там - они, здесь - мы!

– Вместе воевать будем. Я тоже рапорт подаю.

– Я слышал, Канарис всю старую гвардию против нас бросает. Цвет немецкой разведки,- словно сам с собой разговаривая сказал Костя.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Несмотря на ярко горевший камин, в кабинете отставного генерала, хозяина старинного замка баронов Шлоссеров, было довольно холодно. Старого генерала слегка знобило. Он сидел в кресле, кутаясь в плед, раскладывал пасьянс, опустив седую с залысинами голову, и старался не смотреть на сына, Георга фон Шлоссера, который, нетерпеливо поглядывая на телефон, расхаживал по кабинету. Было тихо, лишь поскрипывал рассохшийся паркет под сапогами Георга, а когда он останавливался, то слышался треск поленьев в камине да тиканье старинных часов.

Охотничий костюм, туго перехваченный в талии широким поясом, отлично сидел на молодом бароне. Он ходил легко, слегка приподнимаясь на носках, отчего казался выше своего среднего роста.

Скуластый, с чуть приподнятыми уголками бровей и глаз, словно в его жилах текла восточная кровь, Георг в остальном был копией плакатного арийца третьего рейха - голубоглазый блондин с массивным подбородком. Усы у него - не клякса под носом "а-ля фюрер", а аккуратно подстриженные, длинные. Они слегка опускались по краям тонких губ.

Георг первый из династии нарушил традицию, изменил строевой военной службе. Виной тому был адмирал Канарис, давнишний друг дома. Еще юношей Георг смотрел на "маленького адмирала" с обожанием. Его мягкие манеры, тихий голос, а главное, таинственная, полная романтики и тайн, как казалось Георгу, профессия увлекли юношу. Кроме того, молодому аристократу претила военная муштра, которую отец насаждал даже в своем поместье.

Пойдя против воли старого генерала, исподволь поддерживаемый Канарисом, Георг вступил на военно-дипломатическое поприще, стал профессиональным разведчиком. Способный от природы, имея мощного покровителя, он быстро сделал карьеру, но в сороковом году, находясь в Москве, имел неосторожность подготовить доклад о танковой промышленности русских излишне правдиво. Его точка зрения не понравилась фюреру, посчитавшему, что в докладе завышен советский военный потенциал, и майор абвера Георг фон Шлоссер был отстранен от работы. Помочь бессилен был даже Канарис. И Георг два года бездельничал в родовом имении, коротая время за охотой и картами.