– Вам не надоело, господин гауптштурмфюрер?
– спросил Скорин.
– Я знаю, что такое гестапо. Но вы - это еще не гестапо, а только один человек. Людям свойственно ошибаться, господин гауптштурмфюрер.

– Жаль, капитан, жаль, - продолжал Маггиль, никак не реагируя на предупреждение Скорина.
– Я придумал выход из создавшегося положения. Вы, конечно, коммунист. Сейчас мы проделаем один опыт.
– Он нажал кнопку, дверь распахнулась.
– Вальтер, готовь пациента, скажи, чтобы пришел стенографист.

Два охранника ввели в комнату обнаженного мужчину со связанными руками, посадили в кресло, застегнув ремни, сняли веревки. Рядом со Скориным сел худощавый, бледный ефрейтор и положил перед собой блокнот и несколько остро отточенных карандашей. В комнату вошел человечек в халате, вынул из кармана фляжку, отпил из нее, затем стал вынимать из аптечки различные инструменты, аккуратно раскладывать их на столе перед Скориным. Человек в кресле сидел, закрыв глаза. Скорин видел, как он стискивает челюсти, напрягает все мышцы, пытаясь унять дрожь.

– Здесь не только очень яркий свет, но и прекрасная акустика. Маггиль достал из кармана плоскую коробочку.
– Обычно я затыкаю уши. Я очень чувствительный человек. Многие ужасно кричат.

– Чего вы добиваетесь?
– спросил Скорин, стараясь не смотреть на сидящего в кресле человека.

– Правды, капитан, только правды. Мне известно, что вы русский разведчик. Я не буду ничего вам доказывать. Зачем? Мне нужно знать все, что знаете вы, капитан. Добровольно вы не хотите рассказывать. Я вынужден заставить вас говорить. В кресле сидит ваш соотечественник. Простой солдат и, кажется, крестьянин. Он не знает ничего интересного, я не жду от него никаких показаний.
– Маггиль с любопытством посмотрел Скорину в лицо.
– Вы меня понимаете? Он не виноват в том, что вы провалились, совсем не виноват. Я его могу отправить в концлагерь, он бы жил и работал... Но вы провалились, капитан, и я прикажу мучить этого ни в чем не виновного человека, пока вы не начнете давать показания. Если он умрет, на его место посадят другого, тоже невиновного. У нас есть молодые женщины, ведь смотреть на голых мужчин надоедает.

Человечек в белом халате, сидя за столом, читал какую-то книгу. При последних словах Маггиля он поднял голову, поправил темные очки и сказал:

– Имеется отличный экземпляр, Франц. Девятнадцать лет, еврейка, сложена как Венера.
– Послюнявив палец, он перевернул страницу.

– Я решительно отказываюсь присутствовать здесь.
– Скорин не узнал собственного голоса.

– Пауль, извините, называю вас немецким именем, не знаю настоящего. У вас есть возможность в любой момент остановить Вальтера. Несчастному, ни в чем не повинному человеку, - Маггиль кивнул на кресло, - будет оказана медицинская помощь, сделан укол морфия. Я не хочу выглядеть самоуверенным, Пауль, но знаю: вы сдадитесь. Неариец не может вынести такого зрелища. Так зачем мучить человека? Он же не виноват, что вы провалились. Вы никогда себе не простите, Пауль. Вы не сможете забыть. Я обращаюсь к вашему гуманизму... Нет? Начинай, Вальтер.

Маленький человечек закрыл книгу, взял лежащий на столе молоток, взглянул на человека в кресле, отложил молоток и взял щипцы. В комнате появился фотограф. Когда он навел аппарат, Маггиль улыбнулся Скорину и вдруг закричал в лицо:

– Пауль, зачем вы взяли в руки стальные щипцы и подошли к обнаженному беспомощному человеку? Что вы собираетесь делать, Пауль? Он не виноват в ваших ошибках! Одумайтесь...

– Прекратите!
– Скорин встал.

Маггиль облегченно вздохнул, вытер платком лоб.

– Я рад за вас, Пауль. Приятно, когда не разочаровываешься в человеке. Стенографист ждет... и Вальтер тоже. Кофе? Коньяк? Не надо? Прекрасно, я вас слушаю... Простите, как ваше имя?

– Пауль Кригер!
– Скорин хотел выплеснуть кофе в лицо Маггилю, но, судорожно дернувшись, рухнул на пол.

Вальтер отошел от своей жертвы, бросив щипцы, взял шприц. Маггиль остановил его.

– Нет, мальчик. Цивильного врача! Все убрать! Живо! Капитана не трогать!

Присутствующие удивленно переглянулись - столько шума из-за какого-то обморока? Но, приученные к беспрекословному повиновению, мгновенно выполнили приказ.

Через несколько минут в комнату ввели пожилого врача с традиционным саквояжем в руках.

– Во что бы то...
– Маггиль запнулся на полуслове, просительно заглянул доктору в глаза.
– Доктор, моему другу стало плохо. Очень вас прошу...

Не слушая Маггиля, врач опустился на колени, начал расстегивать на Скорине мундир.

– Я в затруднительном положении, господин барон.
– Доктор сидел на краешке стула, сложив руки на коленях, смотрел куда-то в сторону. По всем признакам, сердечный приступ произошел в результате болевого шока. Но на теле больного не имеется ранения или ожогов. В общем, я затрудняюсь...

– Меня интересует не причина, а следствие, - перебил врача Шлоссер.
– Если ли опасность для жизни? Как быстро он может поправиться?

Врач опустил голову еще ниже, пожал плечами.

– В мирное время такой больной...

– Сейчас война, доктор, - снова перебил Шлоссер.
– Через пару дней он должен быть на ногах.

– У человека одно сердце, ему все равно, война или не война. Доктор поклонился.
– Сожалею, господин барон, помочь я не в силах. Если приступ не повторится, он будет жить.