Получив соборование, аделантадо казался более тревожным и смущённым. Эспиноса заставлял его твердить «Помилуй мя, Боже», «Верую» и прочее. Он повиновался покорно, но душа его был далеко. Он звал, он требовал к себе Исабель.

Она заторопилась к нему.

Исабель вложила ему в руки то самое Распятие, на котором он велел ей поклясться не бросать Санта-Крус, пыталась говорить ему о Боге, о вечной жизни, о рае, где его ожидали их дети... Но Альваро думал лишь об одном: об экспедиции. И о ней — о своей супруге, наследнице, преемнице — о той, кто должна была продолжить конкисту, он же оставлял её одну среди людей, готовых на убийство, на затерянном острове посреди Тихого океана. Конкиста, Исабель... В бреду Менданья сливал их в одном вопросе: «Что станется с островами, что станет с тобой? Есть, есть Соломоновы острова, — неустанно твердил он, — они существуют, и ты существуешь, и будешь королевой четырёх частей света...»

Услышав эту фразу из их первого объяснения в любви, из его брачного предложения, из их первой ночи, Исабель окаменела.

Ей надобно держаться и не сдаваться. Солнце стояло в зените. «Ты будешь королевой четырёх частей света»...

С этими словами мореплаватель Альваро де Менданья и скончался. Это случилось 18 октября 1595 года в середине дня.

«Не прошло и нескольких часов, как тело её мужа унесли, — писала Марианна, продолжая послание Петронилье. — Ей даже не дали опомниться. Не дали сообразить, что к чему... Мне до сих пор слышится стук топоров и молотков: это Кирос велел делать гроб».

Марианна — вдова в шестнадцать лет — тоже пыталась запечатлеть события. Почему она? Почему так рано? Было ли у неё предчувствие, что Исабель позволит горю растерзать себя? Поглотить так же, как поглотило оно Марианну? Что сестра утонет ещё глубже, ещё безысходней? Неужели поэтому — потому, что знала, о чём говорит, — эта девочка продолжила письмо к старшей сестре? Потому что знала: Исабель не напишет больше ни строчки? Не притронется ни к письму, ни к бортовому журналу? Ничего не расскажет ни о прошлых, ни о будущих ужасах? Не доверит ничего никому? И с её молчанием их общая трагедия погрузится в забвение? Во всяком случае, не надолго хватило почина Марианны. Всё свелось к нескольким строчкам:

«Лоренсо приказал класть тело в гроб немедля. Иначе нельзя: во влажном климате тело быстро разложится. Он исполнен желания отдать дону Альваро почести по обычаям. Несмотря на тяжкую болезнь, он собирается сам вместе с Киросом, Луисом и старшими офицерами отнести к месту упокоения тело нашего зятя.

Протокол, этикет, парадный убор — что за чепуха на острове Санта-Крус, где всё гнилое, где ни один человек уже не держится на ногах! Но Лоренсо и Кирос на сей раз согласны: аделантадо Менданью необходимо похоронить со всей торжественностью, подобающей представителю испанского короля в Новом Свете. Среди всякого хлама я нашла шесть локтей бархата — Луис обивает им гроб.

Исабель ни во что не вмешивается. Ни на что не откликается. Опустила руки».

Дождик, дождик целый день... Похоронный звон в церкви... Начальник вооружённого отряда красавец Лоренсо в парадной форме: умирающий, на глазах у колонистов всё же выбравшийся из своей хижины...

Идти сам он не мог — опирался на плечо сестрёнки.

Марианна надела на него доспех, каску с плюмажем. Пристегнула к поясу шпагу, натянула на брата наручи. Не хватало только сапог. Кое-как Лоренсо доковылял по грязи до резиденции. Не умолкая, глухо звонил погребальный колокол.

Восемь человек офицеров взяли на плечи гроб, накрытый пеленой с шестью шарами — гербом Менданья де Нейра-и-Кастро — и королевским флагом с красным иоанновским крестом на синем фоне.

Перед ними шли два барабанщика с чёрным крепом на барабанах и палочках, глухо, громко и медленно отбивая такт шествию.

Позади два знаменосца несли приспущенные знамёна, обращённые древками к земле. За ними солдаты с аркебузами — также стволами к земле.

Дальше следовала маленькая группа ещё остававшихся на ногах колонистов, их жён и детей, которых кончина губернатора окончательно погрузила в ужас и скорбь. Наконец, Исабель и Марианна в чёрных вуалях, а рядом с ними капитан Кирос и капитан Корсо.

Они торжественно двигались по тропинке, без поворотов преодолевая короткое расстояние от резиденции до церкви. На пороге их ожидал падре Эспиноса.

Он наскоро отслужил мессу, которую завершил похвальным словом покойному. Тоже кратким.

Викарию было известно, что солдаты Мерино-Манрике считали аделантадо злодеем — убийцей их любимого полковника. И что колонисты считали его виновным во всех своих бедах. Он понимал, что ненависть готовилась выйти наружу, что месть может прорваться в любой момент. Поэтому он только перечислил все титулы и отличия начальника экспедиции — общего господина, и завершил речь такими словами: «Его сиятельство отдал Богу душу так, как и мог ожидать Творец от человека столь благочестивого, столь доброго, столь отважного, столь справедливого, как он. Человека, помышлявшего лишь о служении Богу и о королевской чести».

Открытая могила ждала их в церкви. Её вырыли перед алтарём, как было принято для важных особ. Но здесь не было мраморных плит, не было плиты надгробной, не было памятника. Просто дырка в грязи.

Исабель прямо и недвижно стояла на краю могилы у отвала. Все уже знали, что должны хранить ей верность, повиноваться и почитать. Все внимательно на неё смотрели. Все видели, как она исхудала с тех пор, как сошла на берег. Стала тенью самой себя. Поражала скорбью и отрешённостью. Должно быть, все несколько недель, что хворал её муж, она не спала, не ела, не пила — разве что совсем чуть-чуть.