– Как это? Нарисованные?

– Нет, не нарисованные. Не татуировки. У него свои зубы. Не знаю. Может, искусственные, может, свои так обпилены, может, импланты или виниры какие, только от его улыбки можно со страха описаться. Я не шибко-то приглядывалась. – Женщина вытащила ручку из нагрудного кармашка и нарисовала на салфетке зигзаг с острыми зубцами дугой.

Кира склонила голову к салфетке, рассматривая простенький рисунок. На лице мелькнуло изумление. Только представив подобный оскал у живого человека, удержать мурашки по спине не получалось.

– А как они общались? Спокойно разговаривали? Ругались? Заказали еду? – продолжал расспрашивать Григорий.

– Нет, громко не ругались. Этот, в татуировках, очень нервничал, дергался. Головой махал, как будто у него нервный тик какой-то. Но мне кажется, он вообще такой, нервный, всегда. Он только пришел и уже весь дергался. Еды они очень много заказали. Тарелки на стол не помещались. Этот, с татуировками, в одну все сваливал и ел так… неаккуратно… руками брал и вокруг тарелок разбрасывал. Я потом стол убирала и скатерть перестелила, и даже полы пришлось протереть. Мне кажется, ему больно есть, он так рот открывал широко. Неудивительно, с такими зубами-то. Они, правда, чаевые хорошие оставили. И счет большой был.

– А второй мужчина? Вот этот, которого на снимке не видно, как он себя вел?

– Этот? Нормальный! Улыбался. Говорил в основном он. Он радостный очень был. Ну он вообще нормальный и симпатичный. Мне даже понравился. А второй еще так на меня посмотрел, как будто оценивал. Только не как женщину. Ну понимаете… когда взгляд такой заинтересованный и блестит. А как хищник, внимательно. Выжидающе. Неприятный взгляд. Он на тарелку тоже так же смотрел.

– А о чем они говорили? Вы слышали? – спросил Самбуров.

– Совсем немного. Обрывки. Я у стола не задерживалась. Говорил в основном вот этот, нормальный, – официантка указала на фото Андрея Родионова. – Много говорил и улыбался все время. Еще он фотографии какие-то показывал и документы. Ксерокопии, там по краю черная полоса такая бывает, я поэтому поняла, что ксерокопия. Я фотографию не видела. Я слышала, как этот татуированный несколько раз «князь» сказал и «фюрс», ну как-то так. Сами понимаете, говорил он не очень внятно. Но «князь» прям много раз повторил.

– А как нормальный называл того, с татуировками? Вы слышали?

– При мне никак не называл, – словно школьница-отличница, ответила официантка.

– Марина, вы сможете опознать того, с татуировками? – уточнил Самбуров.

– Конечно. Точно смогу. Как тут не узнать-то.

– Хорошо. Если понадобится, мы к вам обратимся. – Самбуров улыбнулся. – Вы нам очень помогли.

Марина вздохнула и посмотрела в сторону стойки с монитором. Очевидно, возвращаться на работу ей не очень хотелось.

– А кто оплатил счет? – спросила Кира.

– Вот этот, которого вы знаете. Тот, в татуировках, просто встал и ушел. И он на кресле рюкзак оставил. Черный, кожаный. Я сначала подумала, что он его забыл. Но нет, когда второй мужчина расплатился, он забрал рюкзак. Спокойно так забрал. Ну либо татуированный забыл, а этот, второй, рюкзак сам ему вернул. Искать свой рюкзак к нам никто не приходил.

Кира покивала:

– Рюкзак большой?

Марина очертила в воздухе коробку поменьше, чем ручная кладь в самолете.

– По картотеке татуировки проверим. Если он уже совершал какие-то преступления, то мимо таких примет не пролетим. Очень яркие внешние приметы, – сказал Григорий, когда они вышли из «Карамболы».

– Андрей чем-то хорошо его прихватил. Как мы знаем, деньги ему заплатили, – рассуждала Кира.

– Да, в рюкзаке деньги передал, – кивнул Григорий. – Сколько туда войдет?

– Ну у нас весьма туманные представления о размерах рюкзака, и смотря в какой валюте, – хмыкнула Кира. – Но в чемоданчик, который обычно используют киношники, влезает чуть больше полумиллиона долларов.

– Сколько стоит смертный грех? – Григорий дернул бровями. Помолчал и продолжил: – Что скажешь про человека, с которым встречался Родионов?

– Татуировки одной тематики, это верующий, фанатик или мститель, – продолжила Кира. – Он их как знаки отличия носит, гордится, как военными медалями. Зубы еще. Эпатаж, провокация, демонстрация агрессии, он сообщает, что нападает первым, не защищается. Показывает, что никого и ничего не боится. Вот так по-свински есть, как описала Марина, это тоже ощущение собственного превосходства, наплевательское отношение к правилам и законам. Он заплатил деньги, но запуганным не был и оставил оплачивать Андрею счет, это презрение. Но заплатил шантажисту. Почему? Если не боится и плевать на шантаж. Почему заплатил?