– Это не имеет отношения к нашей беседе. И вообще уже ни к чему не имеет отношения, – пробормотал директор. – Это и тогда…

– И тем не менее, – давил Самбуров. Его телефон разрывался от звонков.

– Вы путаете Антонова и Князева, – рассуждала Кира. – Столько лет их учили, жили с ними… и вдруг перепутали фамилии… – Ее глаза округлились. Она еще не осознала произошедшее, а мозг уже отреагировал шоком и удивлением. – Вы их подменили!

– Не подменил! Я… только знал о подмене… – его взгляд уперся в каменный взор Самбурова, брови которого ползли на лоб.

– Князева должны были усыновить. Точнее, у него всегда была мать. Большая часть детдомовских детей не сироты. Их родителей лишили родительских прав. Но обычно родителям до детей нет дела. А к Князеву мать иногда приходила, приносила подарки, гуляла с ним. Забирала на несколько дней. Его мать, Ольга Федосеева, из очень хорошей семьи, из семьи ученых, отец – известный архитектор, мать – врач. А Ольга, единственная дочь, забеременела рано от женатого мужчины, который не собирался на ней жениться. Родители посадили ее под домашний арест, ребенка сдали в детдом. Когда все утихло, она стала навещать сына тайком, но о том, чтобы забрать, речь не шла. Когда мать Ольги умерла, отец смягчился, женщина смогла уговорить отца забрать сына домой. Старость, одиночество, наверное, угнетали его. Но Князеву опять не повезло. Ольгу сбила машина. И вот через год дед прислал представителя, чтобы забрать внука из детдома. Просто с документами на усыновление. Ни дед, ни адвокат этот не ходили к парню, в глаза его ни разу не видели. Ну и когда у нас случился пожар… Князев погиб. Антонов отправился к деду как его внук. Антонов как-то сам так решил. Вроде как навестить сначала собирался, а потом внуком назвался. Я не стал мешать. Какая, по сути, разница. Дед остался один, ему нужен внук, родная душа. Он у него появился. В документах написали, что погиб Антонов. Детдомовские мало кого волнуют. Один погиб или другой, разбираться никто не стал.

– Может, даже так и лучше, – философски рассудила Кира, пребывая в задумчивости, пока не столкнулась со взглядом Григория. Девушка пояснила ему: – Ну у настоящего Князева должны быть претензии к деду, обиды затаенные, он его в детдом сдал, матери лишил, семьи. Как они дальше будут жить? Придется сложно налаживать взаимоотношения. А с Антоновым нормально, у него никаких претензий.

Самбуров пожал плечами.

– Вы не знаете детдомовских детей, если думаете, что у них бывают хоть какие-то обиды на мать или семью, – покачал головой Игорь Дмитриевич. – Но Князева уже не было, а Антонов был. И получилось вот так.

…Кира и Самбуров в задумчивости покидали дом бывшего директора детского дома. На сиденье машины девушка поерзала и вытащила из-за пояса фотографию, ту самую, со всеми друзьями.

– Вергасова! Ты ограбила старика! Ты лишила человека памяти и возможности ностальгировать. – Самбуров даже не возмущался. Кира всегда шла к своей цели кратчайшим путем. Условности и приличия ее волновали редко, к этому он уже привык. – Это классифицируется как…

– Как изъятие улик, – решила специалист по психопатологии, шмыгнув носом и выразительно посмотрев на Григория.

Самбуров округлил глаза.

– Имей в виду. Если кто-нибудь напишет на тебя заявление за мелкую кражу, я не стану вмешиваться, придется тебе просить помощи у Татьяны Николаевны!

– Очень плохая шутка, – огрызнулась Кира. – Верну я эту фотографию! Он бы сам не дал! Пришлось бы ордер выписывать, или как там правильно оформлять изъятие? Потом сюда присылать за фото кого-то специально. Это долго. Мне сейчас нужно, – отмахнулась Кира. – Я посмотрю и верну. У тебя есть лупа? Вот у этого, Антонова, странно как-то рука зажата. Нечеткое фото. По этой карточке даже не разберешь, похож Халилов на наш фоторобот или нет.

– Специалисты увеличат и посмотрят.

– Вот! А ругаешься, что я ее стащила!

Самбуров покачал головой. Володя наконец-то прорвался к шефу и делился добытой информацией. Григорий поставил телефон на громкую связь. Серьезная ответственность, которая являлась буквально синонимом Володи, полилась из динамика:

– Матери Сенежской полком бы каким командовать. В атаку идти! Я до сих пор разрешения на каждый шаг жду. Так. Сейчас. – В трубке зашуршала бумага. – К дочери у Зои Константиновны Сенежской претензий много. Говорит, Тамара Сергеевна женщина загульная, до мужиков и спиртного охочая, безответственная, безнравственная и нуждалась в постоянном контроле, который она, мать, и осуществляла. Как женщина опытная и серьезная, Зоя Константиновна убеждена, что любовь и личную жизнь следовало в юности строить, а теперь главные силы необходимо тратить на воспитание сына. Мать утверждает, что никаких мужчин дочери заводить не позволяла и тщательно следила за тем, с кем дочь общается, включая рабочее время. Она наизусть знает имена всех коллег Сенежской и подруг. Тех всего две. С одной якобы Тамара и отправилась в Сочи, на море отдохнуть. Зоя Константиновна уверенна, что в Крым дочь ни за что бы не поехала, потому что десять лет назад они оттуда практически сбежали, и в Крыму у Тамары остались недоброжелатели. Говорит, дочь ее хорошо наследила и только воспитанием достойного сына смогла бы смыть с себя все грехи, которые взяла на совесть. – Последнюю фразу Володя явно прочитал. – По словам матери, попав под пагубное влияние мужиков и имея к ним слабость, она участвовала в страшных непотребствах, хоть и работала бухгалтером. Как мать выразилась: «Она продавала души, разделив с телом». В общем, продравшись через ее иносказания, выяснил я, чем Сенежская занималась. Она в работорговле участвовала. Точнее, поставляла девочек в публичные дома, на съемки порнофильмов и вывозила будущих проституток за границу.

– Ого! – присвистнул Самбуров. – Лихо закручивается! А про Монголина спросил?

– Да, Монголина женщина знает. Это бывший директор Тамары Сенежской, – продолжил Володя. – Но что точно там случилось, мать не знает. Почему они из Крыма сбежали? Говорит, бежали, будто Томке лава раскаленная пятки жгла. Еле дождались российский паспорт, когда в Крыму выдавать стали. Она конкретно кого-то боялась. Человека. Но кого, мать не знает.

– На работе что? – расспрашивал Самбуров дальше.

– Сдержанная, приветливая, исполнительная, – сообщил Володя. – Никаких нареканий. Но ни дружеских, ни, тем более, близких отношений ни с кем нет. Никогда не опаздывала, но и никогда не задерживалась. Говорят, всю себя ребенку посвятила. С матерью ее знакомы. Она звонила на общий номер регулярно. А вот с подругами интересней оказалось. Одна Селиванова Марина. Вторая, которая с ней в отпуск уехала, – Алиса Громова, дома находится, на работу ходит. Сразу все рассказала, потому что чувствует, что с Тамарой что-то случилось. Она на связь не выходит, и телефон отключен. Ну и мать Сенежской, ясно дело, уже звонила. Всем хвосты накрутила. Всех проститутками назвала и к ответу призвать пообещала. – Володя снова что-то перелистнул по ту сторону беспроводной линии. – Так. Со слов подруги. Пару месяцев назад у Тамары объявился бывший возлюбленный. Бывший, еще со времен Крыма. Чуть ли не любовь детства, юности и всех последующих времен. Тамаре в Ростове не погулять, потому что мать, как ястреб, за ней следит. Обе подруги уже замучились прикрывать, потому что Зоя Константиновна не гнушается проверками взрослой дочери и звонит, когда вздумается, и если что подозрительное, то и приехать может на раз– два. А тут хахаль устроился на лето в какой-то крымский отель работать, ну и с собой позвал. Тамара не устояла. Придумала эту историю с путевками, якобы Алиса уже купила, а Марину не отпускают с работы и больше поехать не с кем. Мать сдалась, проверив историю у подруги, и Тамара отправилась в Крым к любовнику. Но три дня назад мать потеряла связь с дочерью и подняла панику. Алиса во всем призналась. Раскаивается, переживает.

– Что про любовника знает? – Самбуров что-то прикидывал в уме.

– Да практически ничего, – хмыкнул Володя. – Сенежская его милым называла или сурком. «Сурок» – это прозвище с детства. Потому что… Сурки вдоль трассы автомобильной стоят или в поле и смотрят, не отрываясь, вдаль, а что под носом не видят. Любовник Сенежской тоже так делает, когда задумается или что-то решает, остановится, хоть посреди улицы, и стоит в одну точку смотрит. Мать прозвище «Сурок» тоже слышала, что друг детства подтверждает, но ни имени, ни фамилии его не знает. Говорит, у Тамары мужиков было как грязи. В ее порочном сердце навалом и сурков, и зябликов, и хорьков. Ни одного приличного. Вот только когда в Крыму жили, директор этот, Монголин, за ней вроде ухаживал, но она все профукала. Фотографии, которые она присылала с отдыха подруге и матери, я скинул.