Как всегда, его песня произвела впечатление. Да и могло ли быть иначе? Квентин ещё не встречал людей, которых стихи и голос господина де Турье оставили бы равнодушными. Правда, некоторые, осознавая никчёмность своего дара в сравнении с талантом Ансельма, начинали люто завидовать, а человек, когда его душу сжирает зависть, способен на всяческие подлости.

Но здесь, среди открытых сердцем ополченцев бояться было нечего. Даже изначально скептически настроенный Пушкин кивал головой в такт и улыбался каким-то своим мыслям, навеянным песней.

– Нет, всё-таки хорошие у Сан Саныча артисты в филармонии, – сказал Шагал, оглядывая бойцов, будто кто-то собирался оспорить его мнение, – умеют душу растеребить. А ты, Квентин, что поёшь?

– Я ничего не пою, – честно ответил Квентин. – Обделён даром. Иногда читаю стихи… Но не сегодня. Пусть сегодня поёт Ансельм.

– Стихи читаешь! – восхитился командир ополченцев. – Знаю я в Донецке одного поэта. Ух, как читает! Даром что грузин. Аж до пяток пробирает. Я бы послушал.

– Прости, – покачал головой Квентин. – Не сегодня.

– Я спою, – вмешался Ансельм. – Мне не жалко.

И вновь запел.

Ближе к середине песни Квентин заметил, что внимательно слушавшие бойцы начали клевать носами. Одни просто закрывали глаза и роняли головы на грудь. Другие зевали, потом укладывались на матрасы, набросанные на дощатые настилы, и засыпали, как младенцы, с мирными и добрыми улыбками. Шагал, сидевший у стола, уронил голову на руки и размеренно дышал. Кошка обняла сумку с красным крестом. Дольше всех держался Пушкин, щипавший себя за руку и протиравший до красноты глаза, но в конце концов, сдался и он, откинулся на стенку и негромко захрапел.

– Что это? – удивлённо спросил Квентин. – Это твоя песня так подействовала?

– Вот это было обидно, – поморщился Ансельм. – Обычно от моих песен люди не засыпают. Тут нужно искать другую причину…

Бесшумно отворилась дверь.

На пороге стояла женщина, одетая обычно для этого мира – зелёный камуфляж, берцы и вязаную шапочку. Только в отличие от ополченцев Шагала, вся её одежда была новенькой, будто только что купленной. Ни пятнышка грязи, ни прожжённой дырочки от упавшего уголька, ни наспех застёганной прорехи. Лицо её… Ну, как описать словами идеал? Даже самый строгий критик женской красоты не смог бы придраться ни к единой чёрточке во внешности незнакомки. Квентин задохнулся от восторга, а Ансельм… Ансельм просто остолбенел. Так мышь впадает в оцепенение при виде гадюки.

– Квентин де Грие и Ансельм де Турье, – проговорила красотка, глубоким голосом. Она не спрашивала, она утверждала и не ждала подтверждения или опровержения. – Неразлучная парочка. Вы-то мне и нужны.

Друзья молчали. Не нашлись с ответом. Да и что сказать? Если такая красавица утверждает, что ты ей нужен, остальное уже не имеет значения.

– Хотите вернуться обратно, в свой мир?

В три шага она оказалась посреди блиндажа.

– Хо… – Ансельм закашлялся. – Хорошо бы…

– Если хотите, я вам помогу. Но и от вас мне потребуется кое-какая помощь.

– Приказывайте, госпожа! – воскликнул музыкант. – Кстати, как к вам обращаться?

– Можете называть меня Аделиной.

– Просто Аделиной?

– Да, просто. Без титулов и прочей ерунды.

– Прекрасно! – К Ансельму уже возвращалась былая лёгкость в обращении с прекрасным полом. – Итак, чем же мы можем быть вам полезны, Аделина?

Она шагнула к певцу и чуть наклонилась.

– Где ваша книга стихов, Ансельм?

– Моя книга?

– Да, ваша.

– Стихов?

– Да. Не притворяйтесь глупым, вам не идёт.

– Милейшая Аделина! – Ансельм поднялся, отложил в сторону гитару. – Готов принести какую угодно клятву, что за свою жизнь я не написал ни одной книги стихов. Честное благородное слово дворянина!

– Не написал?

– Позвольте мне подтвердить слова моего друга! – присоединился Квентин, вставая. – Насколько мне известно, в различных сборниках и альманахах он принимал участие, а вот отдельной книги не издавал.

Аделина выглядела озадаченной и растерянной.

– Не может быть… Я же своими глазами…