Когда я зашнуровывал коньки, в голове у меня крутился вихрь эмоций. Я хотел произвести на нее впечатление, показать ей, насколько я хорош. Не из тщеславия, а для того, чтобы заявить, что я не мой отец, что я сам по себе, что я сила, с которой нужно считаться на льду. Что я заслужил право быть выбранным первым в лиге.

Что я заслужил то, над чем работал. Не из-за того, из какой я семьи, не из-за наследия, лежащего на моих плечах, а из-за меня.

Она не могла этого сказать.

Она никогда не сможет этого сказать.

Выйдя на лед "Ящика Пандоры" на глазах у зрителей, я почувствовал прилив адреналина. Каток с его обширной, сверкающей поверхностью был не просто ареной, а храмом хоккея, где каждая игра ощущалась как обряд посвящения. Сегодня вечером трибуны были переполнены, это было гудящее море цветов и лиц, каждый человек разделял коллективное волнение от игры. Энергия, витавшая в воздухе, была электрической, ощутимой силой, которая подпитывала мою решимость и страсть.

Над нами гордо развевались баннеры и флаги, каждый из которых свидетельствовал о богатой истории этого места. Игра здесь была не просто очередным матчем — это была честь, вызов, который нужно было принять. Вокруг стекла расположились несколько журналистов, их присутствие подчеркивало значимость игры. Здесь создавались легенды и воплощались мечты. Каждый шаг по льду, каждая игра приобретали особую значимость, как будто мы играли не только за себя, но и за место в богатом наследии спорта.

Как только я начал кататься на домашнем льду, меня захлестнул прилив адреналина. Меня охватило волнение, страсть, любовь к игре. На мгновение все остальное улетучилось — планы, злость, месть.

Энергия "Ящика Пандоры" была электрической, она подпитывала наши движения и концентрацию. Мы начали с легкого катания, постепенно наращивая скорость, ощущая лед под лезвиями, прохладу катка и тепло расслабленных мышц. Звук коньков, врезающихся в лед, свист и скольжение были похожи на музыку, прелюдию к симфонии самой игры. Вокруг нас арена гудела, как улей в предвкушении, но на льду только мы, команда, двигались как одно целое.

Я легко вошел в ритм, знакомая рутина поддерживала меня среди вихря эмоций. Мы перешли к упражнениям по передаче шайбы; шайба быстро перемещалась между нами, это был танец точности и синхронности. Мои пасы были острыми и точными, молчаливое обещание того, что я готовлюсь к выступлению. Затем последовали броски по воротам, каждый игрок по очереди испытывал Вулфа на прочность, броски звенели от стоек или поглощались щитками вратаря. В эти моменты я чувствовал себя как дома, груз ожиданий и личных неурядиц на мгновение спал.

Мой взгляд непроизвольно задержался на нашем вратаре. Присутствие Вулфа на льду было надежным и обнадеживающим, но мои мысли не были сосредоточены на его мастерстве между стойками. Вместо этого я вспоминал тот момент, когда увидел, как он разговаривает с Минкой. Мне хотелось узнать, почему, что они обсуждали, но я понимал, что сейчас не время. Какая-то часть меня утверждала, что меня это не должно волновать, что это не мое дело, но я не могла избавиться от чувства любопытства, смешанного с необъяснимым раздражением.

По мере того как я продолжал разминку, гнев, который ненадолго утих во время первоначального возбуждения от игры, начал всплывать на поверхность, подстегиваемый этими неразрешенными вопросами о Минке и Лиаме.

Без предупреждения я резко выстрелил, попав Лиаму в маску.

Голос тренера Моргана прорвался сквозь мои сосредоточенные выстрелы. "Кеннеди, успокойся, черт возьми!" — крикнул он через весь лед, его тон был резким и властным. "Это всего лишь разминка. Мы не хотим посылать подкрепление, потому что ты, как придурок, стреляешь в Вулфа такими сильными бросками".

Я взглянул на Лиама Вулфа в воротах. На мгновение я увидел его, но тут же отвел взгляд. Если он не мог справиться с моими бросками, то это была его вина.

Тем не менее я сбавил обороты, сдерживая интенсивность своих бросков. Мне нужно было держать себя в руках и не позволять личным эмоциям выплескиваться на мою игру. Я не мог позволить Минке влиять на меня. Она была для меня никем.

Когда разминка закончилась, я оказался на льду во время гимна и ждал, когда забросят шайбу. Я обшаривал толпу в поисках ее следов. Сначала я не заметил ее в море людей, но потом…

вот.

Со своей подругой, дочерью декана.

Ее глаза искали лед, но что?

Кого?

Я стиснул зубы. Это не имело значения. Я должен был повторять себе это. Она не имела значения. Мне нужно было сосредоточиться. Ведь на самом деле мне нужно было пройти через эту игру, чтобы начать настоящую.

И как только я ее начну, я не смогу отступить. Я не успокоюсь. Интенсивность будет только возрастать, и страдать будет Минка.

И я буду наслаждаться каждой чертовой минутой.