Русалим. Стихи разных лет
вернуться

Минаков Станислав Александрович
Шрифт:

«Никакой надел не хочу делить…»

Маме

Никакой надел не хочу делить.Я и сроков вовсе не жажду длить.Но – как Бог велит. Значит, жив покуда.И, сквозя, как ялик, меж битв, ловитв,я храним лишь словом твоих молитв.Знать, свинья не съест, коль продаст иуда.Много-много звёздочек в небесех.Отчего же матушку жальче всех?Погляди, скиталец, сквозь сор метельный.И видна ли зиронька – не видна,Но хранит тебя – лишь она одна.Как един, на ниточке, крест нательный.29 марта, 15 августа 2005 г.

Про Иова

1. И тогда Саваоф говорит:Я не слышу, что он говорит.Погодите, пусть он говорит…2. Все затихли, а он говорит:Подаянье Твое – велико.Стражник Твой меня зорко стерёг.3. Ты пролил меня, как молоко,Ты сгустил меня, словно творог.Надо мной Твоя стража стоит.4. А на мне – плоть гниёт и болит.Я живу, опрокинутый ниц.Я не вижу ресницы денниц.5. Мои вежды закрыла метель.Вот во тьме застелю я постель,Вот я гробу скажу: ты отец,6. Вот я червю скажу: ты мне мать,И настанет конец наконец.Кого нету – не сможешь имать7. Даже Ты, даже Ты, даже Ты…Что же Ты свысока, с высотыМалых плющишь и нищишь?.. Я – плющ,8. Овивающий стопы Твои.Но скажи, где же дети мои,Где верблюды и овцы мои?9. Отчего я и гневен, и злющ,И гугнивее день ото дня?И тогда Саваоф говорит:10. Твои дети, стада – у меня.Не пекись, не печалься о них.Я забрал их от здешних корыт,11. Чтоб сокрыть во чертогах иных.Отвечай перед Отчим лицом:Ты ли будешь тягаться с Отцом?12. Ты ли выправить волен Мой суд,Оправдаться ль, Меня обвинить,Коркодела поддети на уд,13. Нечестивых во тьму отменить?Бедный Иов тогда говорит:Был я слухом, но зрением – врал,14. Я в Тебе видел только себя.А теперь я увидел Тебя!И тогда Саваоф говорит:15. Посему – принимаю тебя,Вдвое больше воздам, чем забрал.И другим говорит: этот – мой.16. Этот – мой, пусть его поживёт,На земле поживёт на живойИ, насыщенный днями, умрёт.

Памятник

На 70-летие со дня рождения художника Станислава Косенкова

Се, в бронзе замер ты, провидец Косенков,в прозябшем свитерке на улице Попова —Рождественки росток, остудою секом, —На ход земной отсель глядеть всегда и снова.По левую – базар, по правую – собор,завязаны узлом в душе иль свет, иль темь их.Но русский лишь тому понятен разговор,кто в русском поле сам – и борозда, и лемех.Нет, весь не умер ты! Сказали: стань и славь,и ты взошёл на столп – всецелая награда —вознесен на века, как орден, Станислав,близ Огненной дуги, на грудь у Бела града.Пусть бражники нальют тому, кто недобрал,пусть слабые, боясь, забудутся в постели.А столпнику – стоять. Предтечею добра.И вслушиваться в звук свиридовской метели.21.10.2011 г.

Виноград

Ветку выставил пикой и врезался в глаз —мой открытый, красивый, здоровый —сверх очков. Ну а в чём виноват грешный аз?С табуретки коровойперепуганной прянул, ладонью закрылбедный глаз. Раскатилисьгрозди враз из ведра. Виноград – пятикрылбросил лист на тропинку… Так стилосуказующий ткнулся мне в око, и вотя «снимаю умняк», разумея:виноград, как старинная битва, живётиль Егорий, пронзающий змея.Значит, левый – закрой? Стал-быть, правым глядеть.Видит хуже, но правый.Виноград-гладиатор поймал меня в сеть,честной палкой сразил – не отравой.Думай, думай, мудрило, смекай, просекай,в чём вина, коли плачет и плачетполовина лица. Знать, зашёл ты за крайи в вине твоя истина, значит.

«…вот именно, между. Меж властных пространств…»

…вот именно, между. Меж властных пространств,укрытых снегами сбежавшего лета.Тристан без Изольды – то ль в транспорт, то ль в транс;ладонь ему жжёт неподъёмная лепта.…почти непроглядны. Черны ли? Вполне.Но грезятся между разлук-расстоянийумытые звёзды на тёплой волнеи ноги, входящие без одеянийв летейское море. А третий катрендаётся труднее. Что делают двое,попавшие в непредусмотренный плен?Шуршат за Лаврушинским павшей листвою —часа полтора, чтоб расстаться опятьна месяцы злые (без малых изъятий)и память хмельную прокручивать вспятьвзамен говорений, глядений, объятий,и в пятом катрене – опять – восемь сотмеж них километров сплелись осьминогом.Кто стоик, тот стоек: вне ласк и красотживёт, находя утешенье в немногом.«Молчит этажерка, а с нею – тахта, —сказал Винни-Пух, – не дождёшься ответа…»Но вспомни, неспящий, а что тебе та,родная чужая, сказала про это?«Не в ней лишь, – сказала, – не только лишь в нём, отдельно, живёт это нечто, а между:царапает небо и общим огнёмгорит и трепещет, рождая надежду».Что ей ты ответишь? …Настала зимаи стынет скрещение лучиков слабых —почти что не видных, дрожащих весьма —над сирой планетой. Задумчивый лабухглядит на старанья двоих, на тщетуи пальцы замёрзшие трёт об одежду.А двое – хватаются за пустотуи дышат, и живы… Вот именно, между.Октябрь 2005 г.

Из Песни Песней

Та, которая хлеба не ест совсем,та, которая сладостей со стола не берёт,та – поправляет чёлку семижды семьраз, и к бокалу её приникает рот.Красное – на губах, а снизу – огонь внутри.Она пьёт саперави терпкую киноварьи затем говорит ему: «Говори, говори,о мой лев желанный, о мой великий царь!»Он лежит на ковре, весь в белом и золотом.Он уже не вникает, что Леннон в углу поёт.«Сразу, сейчас, теперь… Но главное – на потом», —думает он, дыша. И тогда – встаёт.В эту ночь у жезла будет три жизни, три.Будет семь жизней дарёных – для влажных врат.Он говорит: косуля, смотри мне в глаза, смотри.И тугим. языком. ей отворяет. рот.Чуткой улиткой ползёт по её зубам.Что ты дрожишь, родная? – Да, люб, люб, люб —тяжек и нежен, бережный, сладок! Дам —не отниму от тебя ненасытных губ.Ночи неспешней даже, медленней забытья,он проникает дальше, жаром томим-влеком, —ловчий, садовник, пахарь, жаждущий пития.И у неё находит влагу под языком.Там, на проспекте, возникнет авто, и воткрест окна плывёт над любовниками по стене.А он переворачивает её на животи ведёт. ногтём. по вздрагивающей. спине.И когда он слышит: она кричит,то мычит и саммм, замыкая меж них зазор.И на правом его колене ранка кровоточит —где истончилась кожа, стёртая о ковёр.

«Моя ягодка, – пишет она ему, – сладкий мой виноград…»

«Моя ягодка, – пишет она ему, – сладкий мой виноград», —мужику седоватому лет сорока шести.Изо всех когда-либо к нему обращённых тирадэту – уж точно – тяжеле всего снести.Сорок тыщ километров длится меридиан,отсекая меж ними пятидесятую часть.Сердце сжимается, старче, но не ложись на диван,наглядись на экран монитора всласть,где мерцает со спутника сброшенная строка.Посмотри хорошенько: может, её и нет?…Отомри, не стой, как безмозглый братан суркана бутане столбом. Это и есть Internet.Но виртуальны не были: набережная, река,аттракцион – обозрения синее колесо,солоноватые плечи, бережная рукаи на подушке млечной откинутое лицо.Вновь перечтёшь, и тотчас вспомнится наугад —призрачной давности, видимый как сквозь сад, —непостижимо сладкий, сладостный виноград —в пальцах её на клавишах, двадцать секунд назад.Чем же дотянешься, «ягодка», до лядвей её, ланит?Стисни колени крепче, уйми этот жар планет.Чего тебе надобно, старче? Пространство тебя – хранит.Буквы займут вакансию. Это и есть Internet.1 января 2006 г.

Кафе «Третiй Рiм». Зимний вечер в Ялте

Остановись, мгновенье! Ты не стольпрекрасно, сколько ты неповторимо.И. Бродский, «Зимним вечером в Ялте», январь 1969
Хотя повырастали из одёжНад пропастью во ржи (при чём тут рожь)……И всё же это пропасть – пропасть всё ж…А. Межиров, «Прощание с Юшиным», 1971