– Разрешите выполнять?
– быстро сориентировался Дёмушкин и, чётко развернувшись, поволок за собой багровеющего Охрименко, который с немым бешенством всё пялился на Дубова...

* * *

...
– Долго ещё?

– С полчаса будет...
– пробурчал Охрименко.
– Торопишься?

– Угадал...
– Дёмушкин сейчас не был настроен трепаться. Задача была несложной и от этой простоты хотелось рычать и крыть матом всех теоретиков-штабистов, из-за которых всё полетело к чёрту. Выходит, всё было зря: Фарук со своей растерзанной женой, предрассветный бой в "зелёнке", мычащий на колу Вова-"дух" и умирающий Саня Рябцев, который так и не увидел родного сына... Задачу - любой ценой взять наёмника живьём - мы не выполнили. И судить-рядить - кто прав, кто виноват, - муторно и бесполезно.

Когда мы торчали с биноклями на скале, нам даже в голову не пришло, что кто-то может рассматривать кишлак с противоположной стороны. А там обосновалась потрёпанная десантно-штурмовая рота, которая имела задачу "зачистить" кишлак и выйти к высоте 2714. Но ротный, тот самый офицер в маскхалате, будучи грамотным мужиком, не рискнул днём лезть в кишлак, который кишмя кишел "духами". Он стал ждать ночи. По иронии судьбы он тоже обратил внимание на бурную деятельность нашего "клиента" и попытался взять его ночью, приказав десантуре тихо войти в спящий кишлак.

Но что-то не склеилось, завязался ночной бой, и в этой кутерьме "клиент" ушёл. Точнее, почти ушёл. Потеряв двух своих, Охрименко загнал-таки "клиента" на скалу, которая с трёх сторон обрывалась в пропасть. На предложение сдаться тот едва не достал Охрименко ножом - его спас "лифчик", - и, получив в ответ пулю в ногу, сам прыгнул в пропасть. Ошалевший от такого финта сержант спустился со скалы к телу, изъял бумажник и, привалив труп камнями, вернулся к своим в кишлак. Потом рота двинулась на высоту 2714, где мы и встретились, едва не перестрелявшись...

А из-за чего так взбесился на Охрименко майор, я так и не понял. То ли из-за того, что всё полетело к чёрту, то ли из-за слишком трепетного отношения сержанта к трупу наёмника. И вот теперь мы топаем следом за Охрименко к месту, где он схоронил того "друга", за которым мы тащились аж из-под Кандагара.

...
– Спички есть?..
– Дёмушкин едва не налетел на Охрименко, который полуобернулся к нему с зажжённой сигаретой.
– Если б не "Ангола", забил бы я на вашего майора могучий пролетарский...

Дёмушкин хмыкнул и вяло поинтересовался:

– А при чём тут Ангола?

– Ротного мы так кличем, Селькова, - пыхая сигаретой, отозвался Охрименко.
– Он там ещё с 79-го воевать начинал, не то что хмыри некоторые...

Он вдруг остановился, вглядываясь в нагромождение камней, сплюнул в сердцах и, пробормотав: "Вот паскуды, а!" - резко прибавил шагу, почти побежал.

...Тут Охрименко верно подметил - действительно, паскуды, другого слова не подберёшь. Это про серых, безликих бородачей, которых лучше всего видеть сквозь прорезь прицела... Короче, мы в очередной раз опоздали, и последняя хрупкая надежда нашего майора разлетелась на мелкие осколки. Труп человека, лежащего среди торопливо раскиданных камней, опознанию и идентификации уже не подлежал. Лица у мужика не было - кто-то старательно размолотил его, превратив в кашеобразную массу, над которой деловито жужжали мухи. Не было у него и обеих кистей рук.

– Паскуды...
– растерянно повторил Охрименко и стащил с головы выцветшую панаму.
– Что же они своего-то так, а?..

Дёмушкин нагнулся, одёрнул на трупе задравшийся свитер:

– Чтоб не опознали... Про отпечатки пальцев и фотографии "фас-профиль" слыхал?
– и, обернувшись к своим, распорядился: - Забираем его, хватит пялиться...

– Ну и что дальше?
– странно спросил Охрименко, не отрывая взгляда от трупа.

– Дальше-то?
– Дёмушкин забросил автомат за спину.
– Дальше, браток, совсем просто. Будем вдоль "колючки" бродить, в небо палить и про Тисенгаузен орать...
– перехватив недоумённый взгляд сержанта, он с невесёлой усмешкой поинтересовался: - Кстати, не знаешь, где это такое тёплое место - Тисенгаузен?

* * *

Кишлак встретил щекочущими запахами дыма и непередаваемого мясного вкуса, от чего безумно хочется есть. Оказалось, в одном из дувалов вовсю хозяйничал старшина десантной роты, которая сейчас торчала на вершине и грызла сухпай. Здесь же булькала баранинка, шкворчал лучок и присутствовала вся наша группа - усталая, но сытая и умиротворённая.

Горячую и жирную шурпу мы глотали торопливо, обжигаясь и давясь, не обращая внимания на приколы обожравшихся сослуживцев. На такой вот прозаической ноте Панджшер для нас закончился. Пара "восьмых" прилетела через час, и скоро мы были в Баграме. Нас ждали двое в штатском весьма сурового вида и десяток чистеньких солдат. Им сдали тело наёмника, после чего суровые штатские начали что-то настойчиво внушать Дубову. В ответ майор послал их очень-очень далеко, а штатские дружно принялись орать про трибунал... Но тут к ним подошёл Лямин, имея хмурый вид и ПК на плече с заправленной лентой, и штатские сразу куда-то подевались.

Раненых отправили в госпиталь, убитых забрали ребята с 345-го, пообещав сделать всё по уму. А ещё через пару часов АН-12 нёс нашу группу в старинный город Кандагар...

* * *

...За три дня после возвращения с операции можно успеть переделать многое: отмыться, отпиться, отоспаться. Или подумать, к примеру. Лучшее место для этого - наша курилка, которую отгрохали "дембеля" ещё по осени 80-го. Широкая, добротная, вкруговую ящиками с песком обложена - одним словом, о смысле жизни хорошо поразмышлять как раз здесь. Смысл, в принципе, нехитрый - тельняшка. Знакомо: полоска тёмная, полоска светлая. Как наша жизнь: кончилась кровавая круговерть "боевых" - минута тёмная, сменилась белой. Отшваркались в бане, пообедали, выспались, вид божеский навели - всё, снова к тёмной готовься. Она уже близка, поэтому я никуда не тороплюсь, досмаливая вторую сигарету.