— Здесь мне нечего вам возразить, — признал Мортон. — Замечу только, что люди порой совершают довольно странные поступки. Вы сказали: «Во-первых» и «во-вторых». «В-третьих» тоже будет?

Бэрридж кивнул.

— В-третьих, вот что: я был очень близко к мисс Олбени, и столик с бокалами тоже постоянно находился у меня перед глазами — леди Камилла не могла подсыпать в бокал яд.

— А кто мог?

— Никто.

— Однако Луиза и ее жених были отравлены, — с оттенком снисходительности произнес Мортон. — Ваши рассуждения противоречат фактам, а значит, вы ошибаетесь. Вы ошибаетесь, Джеральд, — повторил он с удовлетворением. — Предлагаю пари: если когда-нибудь выяснится, что Луизу Олбени убила Камилла Карлайл, вы приносите бутылку коньяка, если же выяснится, что она ее не убивала, тогда бутылка с меня.

— Согласен. Боюсь только, что коньяк не достанется ни вам, ни мне: дело закончено и мы никогда не узнаем правды. А главная странность этого дела как раз и заключается в том, что двое оказались отравленными, хотя никто не мог их отравить.

— Просто одна особа оказалась настолько ловкой, что проделала это незаметно для остальных, — упрямо сказал Мортон.

Возразить Бэрриджу было нечего, он промолчал, и на этом они с Мортоном расстались, однако существовала еще четвертая загадка, говорить о которой инспектору Бэрридж не стал вовсе. Почему Патрик Карлайл, встречая его на вокзале, сказал: «Я не могу быть среди них один»? Он явно чего-то боялся — чего?

Посмотрев на часы, Бэрридж потянулся и сел. Будь погода получше, он пошел бы прогуляться, однако затянутое тучами небо к прогулке не располагало. Мысли Бэрриджа потекли по прежнему руслу.

Поведение Патрика Карлайла порой вообще было необъяснимым, и если инспектор Мортон, преувеличивая тяжесть его заболевания, целиком приписывал странности поведения сэра Карлайла болезненному состоянию его психики, то Бэрридж был уверен, что действия Патрика имели логическую основу. Вспоминая его лицо и голос в тот момент, когда на вокзале он произнес эту загадочную фразу, Бэрридж успокаивал себя тем, что если Патрик хотел получить от него какую-то помощь, то следовало выразиться более ясно. Он этого не сделал; возможно, Бэрридж вообразил то, чего на самом деле не было. Или что-то помешало Патрику?

Иногда Бэрриджа начинали мучить сомнения: правильно ли он поступил, умолчав о кое-каких деталях, которые заставили бы инспектора Мортона обратить на Патрика Карлайла большее внимание? Разумеется, это были его личные наблюдения и он имел право держать их при себе, однако Бэрридж прекрасно сознавал, что, если бы речь шла о человеке, к которому он был равнодушен, он поступил бы иначе. Итак, он умолчал о своих соображениях из личной симпатии. Правда, он честно ответил на все заданные в ходе следствия вопросы, однако мог сказать кое-что и сверх этого, но не сказал. Впрочем, из собравшихся в тот вечер в доме Карлайлов не один Патрик вел себя странно. Альберт Ли слишком много лгал: он солгал, сказав, что практически незнаком с человеком, называвшим себя Гарольдом Уиллисом (кстати, в телефонной книге такого не было), и, по мнению Бэрриджа, солгал снова, когда заявил, что не знает, с какой целью Луиза пригласила его. Он не явился бы в дом малознакомого человека, к которому испытывал антипатию — похоже, взаимную, без достаточно веских оснований.

Бэрридж снова посмотрел в окно — погода не улучшилась — и решил, что надо как-то отвлечься. В конце концов, сколько можно думать об одном и том же! Он взял медицинский справочник, но через четверть часа отложил его и потянулся за начатым на днях романом. В это время зазвонил телефон.

— Бэрридж? Как поживаете? — раздался в трубке жизнерадостный голос инспектора Мортона. — Теперь-то вы убедились, что я был прав?… Как, вы еще не читали сегодняшние газеты? Тогда слушайте: Камилла Карлайл покончила с собой, признав, что отравила Луизу Олбени. Она написала письмо, где во всем призналась, и отправила его в полицию. Когда мы его получили, она была уже мертва. Застрелилась.

Бэрридж крепче прижал к уху телефонную трубку и засыпал Мортона вопросами.

— Если хотите знать все подробности, приезжайте в Лондон, — заявил инспектор. — Да, не забудьте привезти коньяк.

— Приеду, — неожиданно для самого себя ответил Бэрридж. — Завтра же.

Повесив трубку, он начал лихорадочно соображать, как поступить с делами в больнице, ругал себя за опрометчиво данное обещание и в то же время знал, что непременно поедет. Оставшиеся до отъезда три часа (Бэрридж хотел успеть на ночной поезд) он был занят по горло и лишь в поезде смог как следует обдумать сообщение Мортона.

Камилла Карлайл была найдена на пустыре в районе Ист-Энда, в руке она сжимала револьвер, из которого, как установила экспертиза, и был произведен выстрел; следы насилия на теле отсутствовали. Она приехала туда на своем мерседесе одна, как утверждал единственный объявившийся свидетель — проезжавший мимо таксист, видевший, как она выходила из машины. В отправленном в полицию письме говорилось, что она подсыпала яд Луизе Олбени и Гловеру, потому что Луиза шантажировала ее, но, совершив это, она не может больше жить и намерена покончить с собой! Чтобы избавить мужа от тяжелого зрелища, особенно тягостного из-за обстоятельств смерти его отца, она собирается сделать это вне дома. Письмо было напечатано на машинке, подпись отсутствовала, но на листке имелись отпечатки пальцев леди Камиллы; на револьвере, принадлежавшем, как установили, Роджеру Карлайлу и хранившемся до последнего времени в доме, тоже были найдены только ее отпечатки. Когда Бэрридж приехал в Лондон, полиция уже установила, что письмо было напечатано на машинке, находившейся в доме Карлайлов.

Подъехав к гостинице, Бэрридж вылез из такси, но потом передумал, сел обратно и дал шоферу адрес Патрика Карлайла.

Патрик выглядел даже хуже, чем предполагал Бэрридж: взгляд его был совсем безумным.

— Надеюсь, вы извините меня за вторжение, — сказал Бэрридж. — Не возражаете, если я поживу у вас несколько дней?

— Пожалуйста, оставайтесь, — ответил Патрик, хотя по его виду трудно было предположить, что он вообще понимает о чем идет речь. — Мне все равно.

Конечно, последняя фраза звучала довольно невежливо, но в данных обстоятельствах не стоило обращать на это внимание — и Бэрридж спокойно направился в комнату, которую занимал в предыдущий раз.