— Не надо, — отворачивается от направления луча и зажмуривается, выставляя ладонь вперед. — Не свети прямо в глаза, Синичкина.

Хоть что-то, а то уже два часа со мной не разговаривает. До пилота Марк так и не дозвонился, связь пропала. «Похоже, из-за вьюги оборвались провода на вышке» обрадовал он. Потом мы сильно повздорили. Кажется, в порыве гнева я швырнула в его вредную физиономию бигуди. А теперь этот бесчувственный чурбан не обращает на меня внимания. Такое дело мне не по душе.

Выключаю и снова включаю свет, чтобы посильнее бесился.

В ответ прилетает отклик в виде такого же жгучего блеска фонаря, от чего глаза начинают щипать и слезиться. Вот чертенок.

— Разожги огонь, я замерзла.

Кошусь на старый заржавелый камин, рядом с которой стоит новенький электрический.

— Не думаю, что получится, — устало отзывается Марк.

— Почему? Слабо, а? Не умеешь? Ха…ха-ха. Прынц боится замарать ручки.

— Ха-ха. Смешно. Чем топить будем? Дров то нет. Может, мне сгонять нарубить? — злобно парирует говнюк. — Откроешь дверь?

— Вот сгонял бы и нарубил, — бубню понуро. — Ничего у вас здесь не продумано.

— Не дуйся, Синичкина, как только буря закончится, нас заберут.

Где-то я уже это слышала.

Сильнее кутаюсь в единственное одеяло, поверх накинутого пуховика, обиженно отвернувшись к холодной стене.

Вжжззззз, — все еще завывает неуемная вьюга.

Уууужзззззз….

— Давай перекусим? — предлагаю я, не выдержав этих отчаянных, высасывающих душу звуков. — Я голодная.

— И что мы будем есть? Ты же уже все печенье схомячила на нервяке.

— У меня где-то была шоколадка, — роюсь в рюкзаке.

Марк снова включает фонарик, направляя на меня. Насмешливо следит за тем, как я достаю остатки бигудей, плойку, флюиды и лак для волос, расческу, дневник, пару ручек и наконец, на самом дне нахожу шоколадку.

— Не густо, — ухмыляется он. — Интересный выбор для поездки в горы.

— Это… эээ… Да, пофиг! Еще отчитываться перед тобой…

Раздается смешок.

— Можно почитать твой дневник? — спрашивает Марк, проворно словив брошенную ему половину шоколадки.

— Читал уже! Не наглей.

— Зачем с собой притащила?

— Чтобы делиться с ним своими мыслями… в дневнике можно писать правду. И никто об этом никогда не узнает…

Ага. Или узнают все, кому не лень.

— Поделись со мной, — просит Марк.

Я не отвечаю. Блик фонаря касается моего лица. Выставляю вперед ладонь, загораживая яркий отсвет. А затем и вовсе накрываю лицо томиком дневника, запрокинув голову.

— Пожалуйста…

— Маркушенка, мы не друзья с тобой, чтобы рассказывать о личном.

Вжззззз…. Вжжжжж….

— Давай поиграем в игру, — вдруг предлагает Марк.

— Какую?

— Напишем то, что не можем сказать друг другу, а потом каждый прочитает.

— И зачем это?

— В темноте не видно реакции. Можно выяснить все, что на душе. Не бояться оголить потаенные чувства. А когда электричество врубится, сделаем вид, что ничего не было. Как тебе идея?

Сердце екает. Это то, чего мне всегда хотелось. Чтобы он узнал… но мне страшно. Я себе даже не признаюсь, а тут ему. Да и в голове ледяного мальчишки интересно было бы покопаться. Там явно скопились залежи вредности.

— Бредовая идея, — вру я. — Я всегда говорю честно все, что о тебе думаю.

— Ты же знаешь, что это неправда.

И отключает фонарик. Помещение погружается во мрак и безмолвие. Лишь вьюга за маленьким заледеневшим окошечком не дает полностью расслабиться. Тормошит будку, все больше нагнетая и без того напряженную обстановку.

Вжжжжж…

— Ладно, давай, — не выдерживаю я. — Только пишем в темноте, наощупь.

Вырываю из дневника несколько страниц, часть отдаю Марку. И ручку.

— Ты первый. Удиви меня, бесенок.

Марк что-то записывает, а я молча жду.

— Готово, включай.

Со вздохом направляю свет на вытянутый листок, чтобы прочесть корявую надпись:

Я ревную тебя

Вдох-выдох.

Вдох… выдох.