Но я ведь не случайно молчала так долго! Чувствуя, что он ходит вокруг да около этой проблемы, не имея ни малейшего представления о том, с какого бока к ней подступиться, выждав какое-то время и позволив ему, таким образом, самого себя загнать в угол, храбро ринулась в бой, парируя одно его утверждение за другим. Поскольку же натиск моих слов с каждой минутой становился всё более плотным, огонь же их всё более сокрушительным и точным, бедному моему дуэлянту ничего больше не оставалось, как молча слушать, удивляясь, – как вырвалось у него, – «откуда у меня берутся такие слова?». Когда же он осознал, наконец, что перевес на этот раз полностью на моей стороне, – внезапно побледнел и, сделав несколько шагов назад, к спасительной стене, прислонился к ней, и простоял так минут двадцать, не меньше. До тех пор, пока не иссяк поток моего красноречия.

Сейчас, записывая эту беседу в дневник, я сама удивляюсь храбрости, посетившей меня накануне. Потому, что за Андреем, с первого же курса, стало утверждаться мнение, что «он – один из наиболее серьёзных и вдумчивых молодых людей, подающих большие надежды». Ко мне же отношение сокурсников было скептическое: «Ну, что с неё возьмёшь – деревня!» – так говорили их насмешливые взгляды, которые время от времени ловила на своём лице.

Но внутренне я была совсем непохожей на своего ходячего двойника. К тому же, в отличие от других студентов, я редко когда придерживалась общих мнений, предпочитая иметь своё собственное. И вчера вечером именно потому так безоглядно ринулась в эту словесную баталию, что с первого курса во мне подспудно зрела в отношении Андрея мысль совсем иных свойств: что он – обыкновенный зубрила, с явными признаками будущего карьериста.

Не помню, с чего началась наша беседа, но хорошо запомнилось, чем она закончилась: бледный, с взмокшим от потуги лбом изобразить что-нибудь, хоть отдалённо схожее с научной терминологией, но так и не сумев справиться со своей задачей – настолько убедительно звучали мои слова! – смирившись с новой для себя ролью слушателя, он с напряжённым вниманием внимал мне, стараясь не пропустить ни одного слова.

– Всех работающих, – так начала я, – можно разделить грубо на две большие группы: делателей своего «я» и собственно карьеристов: нельзя же навешивать этот далеко не лестный ярлык на всех и каждого, как это делаешь ты!..

Возьмём, к примеру, простого рабочего. Если он задался целью вначале стать мастером, а потом – инженером, для чего старательно учится, повышает свою квалификацию, он, скорее, делатель своего «я», чем карьерист. Я хочу этим сказать, что если человек достигает маленьких или больших высот в жизни благодаря природным дарованиям, помноженным на честолюбие и труд, его стремления в этом направлении можно только приветствовать и поощрять. Ибо в конечном итоге они принесут одну только пользу: как самому рабочему, его будущей трудовой семье, предприятию, на котором он трудится, – так и всему обществу в целом.

Истинный карьерист – это человек, который не брезгует никакими, даже самыми низкими и презренными в глазах у порядочных людей способами для достижения своих целей. Это всякий, кто одолев одну или две ступени на социальной лестнице из, скажем, пяти желаемых, уже с вожделением смотрит на следующую, варьируя в голове десятки возможных и невозможных способов одолеть и её. При этом, каждая достигнутая им ступень кажется ему недостаточно высокой, и он упрямо карабкается наверх, грубо отталкивая локтями одних, сбрасывая, если понадобится, с лестницы других, люто завидуя при этом всем тем, кто находится чуть выше его, и презирая тех, кто чуть ниже. Достигнув же, наконец, желаемое – одолев последнюю, пятую ступень! – он мгновенно забывает и о самой цели, и о способах, которыми она достигалась. Единственное, что остаётся с ним навсегда, что становится его второй, как говорится, натурой, – это способность лгать и изворачиваться на каждом шагу. Если же ему, за все годы трудовой деятельности, удалось одолеть всего одну или две ступени, – он становится ко всему низким завистником и злобным клеветником.

Настоящему карьеристу не свойственны такие человеческие качества, как бескорыстие и великодушие. И это проявляется не только по отношению к подчинённым, но и к близким и родным ему людям – членам семьи. Ему не знакомо и такое понятие, как «благородные порывы души». Потому, прежде всего, что эти человеческие добродетели подобны щедрым солнечным лучам, одинаково светящим всем и каждому человеку, независимо от его социального статуса и образования, профессии. Это означает, что их назначение – искоренять всё самое низкое, пошлое, безрассудное и мелочное как в жизни, так и в людях, – с одной стороны; с другой – высветлять всё самое чистое, возвышенное и благородное в одном и другом случаях. Иными словами, эти чувства направлены именно против таких людей, как карьеристы! Всех тех, кто любой ценой и любыми средствами добивается в жизни власти, славы, почестей, богатства.

Одно из наиболее существенных, пожалуй, отличий делателя своего «я» от карьериста, на мой взгляд, состоит в том, что последний всегда, во всех случаях, насилует свою природу, вынуждая себя заниматься совсем не тем делом, к которому был призван от рождения. Тогда как, в противоположность ему, делатель своего «я» с раннего возраста подчиняет свои мысли и чувства не внешним, кем-то придуманным, законам и установлениям, а внутренним.

Что касается высоких и благородных порывов души, то они так же свободно истекают из слов и поступков такого человека, как истекает и само человеческое дыхание. Будущий карьерист ничего не сделает без того, чтобы не оглянуться назад и не заглянуть вперёд: а как тот или иной человек, то или иное жизненное обстоятельство, тот или иной его поступок или слово повлияют на достигнутое им в жизни и, в то же самое время, поспособствуют желаемому?

Если, как это довольно часто случается, едва одолев две-три ступени на социальной лестнице, карьерист становится начальником над маленьким или большим коллективом людей, он ни при каких обстоятельствах не станет вникать в условия труда и быта своих подчинённых. Ещё менее он способен посочувствовать кому-либо из них, откликнуться душой на просьбу подчинённого помочь ему разрешить трудовой или семейный конфликт. И это не потому, что он не хочет этого сделать, а потому, что не может, так как слишком сильно занят всегда самим собой – своими собственными проблемами, горестями и бедами, которых, надо сказать, у карьериста всегда с избытком. Происходит это потому, на мой взгляд, что каждый человек за всё расплачивается в этой жизни: как за каждое грубое, в сердцах сказанное слово своё, так и за каждый неблаговидный или жестокий поступок.