– Вызов шофера по телефону: 1-2-3, – очень просто, господа: раз, два, три. Думаю, запомнить будет несложно. В вашей комнате, в гардеробе одежда. Примите, наконец, нормальный вид. От ваших френчей военного образца меня тошнит.

Вход в галерею мадам Морель сверкал начищенной бронзой дверных ручек, окантовок проемов для непрозрачных стекол. Пластинка с указанием владелицы на французском языке. Под пластинкой торчала кнопка электрического звонка. После нажатия последовала приятная трель, похожая на две ноты в исполнении кларнета. Потом услышали четкий стук каблуков сторожа или по-старому, привратника. Перед посетителями предстал мужчина лет шестидесяти, с военной выправкой, высокий и худощавый. Форма седых усов и прямой не мигающий взгляд выдавали в нем бывшего офицера. Темно-серый мундир без знаков различия и даже без следов от них подтверждали догадку. В ответ на французские приветствия страж услышал родную речь, принял стойку «смирно» и четко доложил «Полковник Акчурин Северян Никонович. С кем имею честь?».

– Штабс-капитан Иволгин, – прозвучал ответ.

И тут же гаркнул второй посетитель:

– Поручик Кондратьев Дмитрий Григорьевич!

– Что вас привело в нашу тихую обитель? Я вас раньше не видел! Только не говорите про любовь к живописи, – старик встал по стойке «вольно».

– Не будем же мы в дверях вспоминать былое, – заявил Иволгин.

Акчурин еще раз смерил гостей взглядом, видимо опасался просителей. Котелки, бежевые тренчи, вошедшие в моду перед самой оккупацией, ровные стрелки брюк и новая обувь. Гостей пропустил и тут же в передней усадил на диванчик. Акчурин взял стул, уселся напротив и уставился на гостей своим не мигающим взглядом. Без слов стало понятно, что он ждет объяснений.

– Мы представители Международной организации Швейцарского Красного креста. Нам удалось получить лимит на розыск ста человек из разлученных семей, – Иволгин говорил так, как ему советовал штурмбанфюрер, и совершенно не был уверен в правильности подсказки.

– То есть вы обладаете правом посылать запросы в любые государственные организации любых стран? Верно я истолковал ваши полномочия?

Иволгин был бесконечно благодарен Акчурину за подсказку про запросы в разные страны.

– Именно так, именно официальные запросы позволят нам помочь людям. Если из сто семей мы поможем воссоединиться хотя бы одной, и наша работа будет оправдана.

Акчурин встал, по штабному прошелся по передней и, взявшись за спинку стула, выдал:

– Итак, господа, в то время, когда воюет половина мира, когда судьба нашей родины висит на волоске, вы сытые и довольные разгуливаете по территории новой Германии и занимаетесь… Сказал бы я, чем вы занимаетесь, но положение русского дворянина не позволяет мне назвать вещи своими именами.

Настало время встать во весь рост Иволгину.

– Вы, господин Акчурин, давно не были там, в России. Прятались в разных Европах, а русские люди после Гражданской войны получили разоренную страну, голодную, холодную, раздетую, разутую. Слава нашему народу, он вынес все тяготы на своих плечах. Ныне в России есть все. Воюем со всей Европой и стоим, и держимся.

– Забыли, что Россия под большевиками во главе с усатым диктатором, – огрызнулся Акчурин.

– Белая армия воевала американским, английским оружием, стреляла французскими снарядами, носила мундиры Антанты. И что? Кабы победа Деникина, Колчака, Врангеля, стали бы ждать ваши спасители возвращения долга! Все подмели бы в один момент и поделили между собой, завоевав страну для своих нужд!

– Вы красный агитатор! – выкрикнул Акчурин.

– Я не красный агитатор, я не стою грудью за большевиков. Я за Россию. Убежден, что из сегодняшней кутерьмы только Сталин способен вывести страну и победить в этой войне. Только он способен сохранить Россию для русских.

– Похоже вы совсем недавно оказались в Европе. Даже меня заразили своим духом победы. А у нас тут раздвоение: одни за немцев, как за избавителей от большевиков; другие за Россию, за победу над фашистами.

– Вы за кого?

– Я за Россию, но сомневаюсь, что страна выдержит.

– Даже не сомневайтесь. Народ сплотился и непременно победит!

– А вы, как же вы оказались между теми и другими? – язвительно спросил полковник.

– Я сопроводил за линию фронта одного человека, думал обернусь, но вышло худо. Наступление обрезало обратный путь, и я оказался на оккупированной территории. Прошел у немцев фильтрацию, работал на стройке, а тут потребовался в Красный крест человек не замазанный участием в Гражданской войне и не сотрудничающий ни с одной из сторон. Так я оказался в Швейцарии, – в голове Иволгина пронеслось, что он порет какую-то чушь.

– Оказались в Швейцарии после вербовки вас немцами, – добавил Акчурин.

– После договоренности с ними, что я в любое время буду готов выполнять их задания, но пока таковых не поступало.

– Значит, пока вы за Россию, а поступит задание, станете против, – не унимался полковник.

– Я ничего от вас не скрываю, еще раз повторяю. Имеется лимит на сто запросов в разные государственные учреждения разных стран.

– А этот? – Акчурин указал на Кондратьева.

– Он ответит сам за себя, – парировал Иволгин.

– Я бежал в начале тридцатых за границу из России. Бежал от трибунала и смертного приговора. Оказался в Германии. Так же, как Иван Алексеевич в Гражданскую не воевал, с немцами не сотрудничал.

– С тобой тоже ясно. Сюда пришли зачем? У нас не найдете разлученных семей.

Иволгин понял, что после их ухода, среди эмигрантов поползет слух о двух немецких прихвостнях под прикрытием Красного креста, которые явно чего-то вынюхивают. Уже через день-два в любую дверь к русским эмигрантам им не пройти. Иволгин решился на отчаянный шаг.