Шрифт:
– У меня обращений целый список. Среди эмигрантов во Франции ищет своего отца графиня Закревская; вдова статского советника госпожа Волошенинова ищет во Франции свою старшую дочь Светлану; князь Дурасов потерял младшую сестру, якобы она выехала во Францию.
– А где список, где анкеты? – не унимался полковник.
– Списки и анкеты в моем рабочем кабинете, в здании на углу улицы Четвертого сентября и проспекта Оперы.
– Там же комендатура! – воскликнул Акчурин.
– К нам вход с улицы Четвертого сентября, – Иволгин решил усугубить ситуацию, продолжил, – через три дня мы уезжаем, рассусоливать временем не располагаем. Не договоримся с вами, пойдем в другие места.
– Не надо никуда ходить. Берите списки и анкеты, завтра утром к десяти часам приходите сюда. Я соберу тех, кто вам нужен.
По дороге в пристанище Кондратьев так начал ныть про безвыходность их положения, что Иволгин не выдержал. Велел остановить автомобиль, выволок поручика на улицу и потащил за угол ближайшего дома. Приблизился лицом к лицу, схватил за грудки и прошипел:
– Или прекратишь стонать, или задушу тебя прямо тут на улице.
– Ты что не понимаешь, операция с нашим участием провалилась. Теперь они обойдутся без нас. А значит…
– Знал бы, что ты такой трус и паникер, не стал бы соглашаться с твоей кандидатурой.
– А кто тебя просил?
– Еще одно лишнее слово в присутствии водителя, и я за себя не ручаюсь. Докладывать буду сам, не лезь и молчи.
Отчет о посещении мадам Морель штурмбанфюрер назначил на 22 часа. Бертран прибыл на две минуты позже и на немой упрек Хартманна бросил:
– Не верю в ваши придумки. Надо брать русских, которые хоть что-то могут знать и бросать их под пытки. Не люди, а животные!
Иволгин мысленно похвалил себя за догадку, Бертран точно оказался оголтелым нацистом.
– Докладывай! – бросил Хартманн, никак не реагируя на слова Бертрана.
– Знакомство с полковником бывшей царской армии Акчуриным состоялось.
– Вы ездили в галерею мадам Морель или нет? Похоже занимались своими делами? – ухмыльнулся Бертран.
– Полковник Акчурин Северьян Никонович состоит в должности смотрителя галереи. На завтра на 10 утра назначена встреча с группой русских эмигрантов. Требуются анкеты тех, кого отправили из Парижа в лагерь Компьен.
– Еще зачем? – удивился Хартман.
– Для общения с эмигрантами, представим, что мы с Кондратьевым получаем через Красный крест обращения русских эмигрантов из Аргентины, Парагвая, Египта, Харбина, Софии, Белгорода по розыску родных. Ищут они тех своих родных, кто уехал во Францию. Завтра на встрече мы предъявим эти обращения и укажем в них фамилии узников. В ходе такого общения мы сможем их убедить в реальности происходящего и определимся, с кем из эмигрантов целесообразно установить доверительные отношения.
– Если я правильно понял, – начал Хартманн, – вы предъявляете фальшивки для того, чтобы убедить соотечественников в подлинности изысканий.
– Я уверен, из предъявленных фамилий они точно знают кого-нибудь из узников концлагерей.
– Заманчиво, – оценил ситуацию Хартманн.
– Для этого и нужны реальные данные на узников Компьена, – заявил Иволгин.
– Месье, Бертран, будьте так любезны, добудьте нам имена узников, – штурмбанфюрер говорил так, будто отдавал четкий приказ.
– Я не смогу исполнить так быстро указание, – развалившись на стуле, забросив нога на ногу, отреагировал месье.
Дальше произошло такое, после которого сомнений не осталось, кто в доме хозяин.
– Встать! – заорал Хартманн так, что Кондратьев вздрогнул, – если через два часа вы не исполните мое указание, то через семьдесят два часа будете ехать на Восточный фронт.
Бертран не убежал, он выскочил в коридор, как пробка из бутылки, успев прихватить с собой портфель.
– Ждите! – бросил штурмбанфюрер и покинул кабинет.
Около полуночи Бертран принес целую кипу картонных карточек, сложенных пополам посередине.
– Французы называют их «карт д’ идентите» или вид на жительство. В нашей комендатуре скопились карты тех, кого отправили в Компьен, Вернэ и Освенцим, – молвил Бертран и начал сортировать принесенные документы так ловко, будто в его руках не виды на жительство, а колода игральных карт.
– Вот пятнадцать тех, кого за последние полгода отправили в Компьен, девять в Вернэ и одиннадцать в Освенцим. Три кучи, выбирайте.