— Как он напоминал тебе? Ты всё ещё встречалась с ним? — Над глазами Дэмиена нависли тёмные тучи, такие же, как над нашей головой.

— Нет. Просто… мелочи. Он написал мне на днях, попросив удалить его существование из моих социальных сетей. У нас была банка с…

— Что?

— Банка. Банка из-под огурцов. В ней были маленькие листочки бумаги с напоминаниями…

— Нет, другая часть.

— О. Он, э… В тот день, когда мы пошли на «Рокетс», я разговаривала по телефону с Кэм и сказала ей, что собираюсь рассказать тебе всё. Это было… Мы были слишком реальны. Слишком настоящими. Я собиралась, а потом… он написал мне. Он не хотел, чтобы я… ну, знаешь, запятнала его образ, поэтому он хотел, чтобы я удалила все его фотографии, убрала все отметки, а потом сообщила, когда всё сделаю.

— Иисус, мать его, Христос. — Я ничего не говорю. — Какие две других?

— Что?

— Две другие вещи, о которых ты солгала.

— О. Эм. Я не люблю виски. — Он улыбается, на этот раз широко, и, чёрт, надежда снова вспыхивает.

— Да ладно.

— Оно ужасное на вкус.

— Тебе нравятся сладкое. Ты же не хочешь чувствовать его вкус, когда пьёшь. — Я улыбаюсь и киваю.

— Ага. Но я вспомнила, как однажды Ричард попросил меня купить тебе бутылку для одного мероприятия…

— «Гленливет»11… Я помню это. Ты купила её?

— Я провела обширное исследование в Гугле. Я не хотела, чтобы он выглядел плохо. — Его глаз дёргается.

— А последнее?

— Я ненавижу кантри музыку.

— Ты предпочитаешь бойз-бенды, — говорит он с улыбкой, и я закатываю глаза.

— Да, я предпочитаю поп-музыку. Но теперь она мне нравится. Правда. Она… нравится мне. — Я улыбаюсь ему, и, чёрт, это там. Это не ненависть, но блеск в его глазах, тот блеск, который появляется, когда он думает, что я забавная. — Но это всё. Всё остальное — это всё я. Всё, что я говорила тебе, что я чувствую к тебе. — Я двигаюсь, испытывая свою удачу, и кладу руку ему на грудь. Тепло его груди пробегает по моей руке.

— Я клянусь…

— Почему у тебя кровоточит костяшка? — спрашивает Дэмиен, прерывая меня.

— Что?

— Твоя костяшка. Она кровоточит. Почему? — Я смотрю вниз, и точно, первая костяшка на моём безымянном пальце кровоточит. Почти поэтично, если честно.

— Я ударила Ричарда. — Он смотрит на меня, сбитый с толку.

— Нет, я ударил Ричарда.

— Ну, да. Ты ударил, а потом ты ушёл, а потом я попыталась уйти, но Ричард схватил меня за руку…

— Он что?

— Он схватил меня за руку. Саймон заставил его остановиться. А потом он сказал мне несколько гадостей, затем он сказал несколько гадостей о тебе, и тогда я ударила его по лицу. А потом я убежала. Я собиралась спуститься на лифте, но он уже ехал вниз, а я не хотела, чтобы ты так далеко ушёл. Этот лифт такой чертовски медленный. Поэтому я побежала вниз по лестнице и…

— Ты бежала по лестнице? — спросил он, теперь на его губах появилась лёгкая улыбка. — Ты занималась кардио, чтобы добраться сюда? — Его голос очень похож на "о, милая, ты пекла", а-ля Кристиан из «Бестолковых».

— Да, и я вся вспотела, и от этого у меня жуткий зуд, но, думаю, это нормально, потому что здесь чертовски холодно.

— Где твоё пальто? — спрашивает он, почти уставившись на меня.

— У меня не было времени, чтобы остановиться у гардероба и попросить их найти его. Я должна была бежать за мужчиной. — Его взгляд смягчается и превращается в нечто такое, что зарождает во мне что-то ещё — надежду.

Порыв ледяного ветра проносится по дороге, и я вздрагиваю.

— Господи, — бормочет он под нос, притягивая меня к себе и распахивая пиджак, чтобы я могла просунуть руки и обхватить его спину.

Похоже, у него не было времени взять пальто.

Я вдыхаю его запах, тот фирменный аромат «Армани», который я определила в первый же день, заполняет мои лёгкие. Я позволяю его теплу просочиться в мои кости, а когда его руки обвивают мою спину, я позволяю этому чувству проникнуть и в меня.

Если это последний раз, когда этот мужчина обнимает меня вот так, я должна впитать достаточно, чтобы хватило до конца жизни.

Когда-то я думала, что Ричард — моя вторая половинка, потому что мне нравилась идея о том, что он может мне предложить.

Простая жизнь в преданности человеку, который был важен.

Жизнь, в которой я могла бы проводить каждое мгновение, живя для мужчины своей мечты так, как не смогла моя мама.

Мне кажется, я думала, что если я преуспею там, где она потерпела неудачу, в мире всё будет хорошо. Равновесие восстановится. Жизнь станет лёгкой.

Но родственная душа так не работает. Родственная душа не должна быть лёгкой или односторонней. Это баланс — отдавать и принимать.

Я думаю, что есть шанс, что Дэмиен мог бы стать "отдавать" для моего "принимать", а я, возможно, разрушила это.

Он чуть-чуть отодвигается, чтобы посмотреть на меня, и я зеркально отражаю его, откидывая голову назад. Небо тёмное, смесь назревающего шторма и ранней зимней ночи, но мы находимся под уличным фонарём, и блики и тени, которые он создаёт на лице Дэмиена, так невыносимо красивы.