В конце моего последнего рабочего дня в океанариуме я собираю свои вещи со стола; это немного удручает – понимание того, что после стольких лет, проведенных здесь, мне нужно забрать лишь запятнанную кофейную чашку и маленькое искусственное растение, которое я купила однажды по прихоти.

Я иду по коридорам торгового центра, как обычно переполненным покупателями. Я прохожу мимо маленькой девочки, держащей в руках воздушный шарик, и ее матери, сидящей на скамейке. Мать разговаривает по телефону.

– Нет, я имела в виду совершенно другое, – строго говорит она человеку на другом конце провода. – Ты должен выслушать меня.

– Веди себя хорошо, ладно? – так же строго дает указания воздушному шарику девочка. – Сиди смирно и никуда не уходи.

Воздушный шар, кажется, кивает ей в ответ.

Когда я прихожу домой, я делаю то же, что и всегда, находясь в растерянности: рассматриваю содержимое своего холодильника. Там два тюбика горчицы домашнего приготовления, несколько пакетиков соевого соуса и бутылки с элем той марки, которую обычно пил Тэ. Раньше я покупала их для него: несмотря на то, что я могу пить все что угодно, я так и не смогла привыкнуть к хмельному пиву.

В тот день, когда Тэ уехал в Аризону, я нашла старую упаковку из шести бутылок в глубине холодильника. Я выпила их все в один присест, меня вырвало, а потом, на следующий день, я пошла и купила еще одну упаковку, к которой с тех пор не притрагивалась. Сейчас я открываю одну из них и делаю маленький, неуверенный глоток. Как обычно, вкус кажется мне отвратительным – но чем больше я пью, тем сильнее горькая газировка вызывает у меня странное ощущение – что моя кожа сама по себе расстегивается, – и я чуть меньше ненавижу этот вкус.

Остаток вечера я провожу за просмотром документальных фильмов о природе и чтением статей о Марсе на своем телефоне. Я узнала, что на красной планете гравитация слабее, а это значит, что если подпрыгнуть там, то можно взмыть в воздух в три раза выше, чем получилось бы на Земле. А день на Марсе длится лишних тридцать семь минут. «Что бы я делала с этим дополнительным временем? – удивляюсь я, открывая третье пиво. – Наверное, ничего путного».

В конце концов я засыпаю перед телевизором, и мне снятся кенгуру на Марсе, их большие лапы отскакивают от пыльной красной поверхности планеты, когда они направляются к горизонту. В небе висят две луны, и кенгуру прыгают так высоко, что кажется, будто они вот-вот заденут их края. Когда я просыпаюсь, то обнаруживаю, что у меня занемела шея, а в дверной звонок кто-то настойчиво звонит.

– Ты уволилась? – недоверчиво спрашивает Юнхи, когда я открываю дверь. – Поверить не могу, что ты даже не сказала, что сегодня твой последний день.

Уже поздно, и она выглядит довольно сердитой.

– Который сейчас час? – сонно спрашиваю я.

Она проходит мимо меня, не спрашивая, можно ли ей войти, и я вспоминаю, почти так, как если бы это случилось с другим человеком, что когда-то давным-давно мы с ней жили здесь вместе.

– Ну и дела, часто ты пылесосишь? – Она морщит нос, но все равно садится за карточный стол.

– Не особо, – отвечаю я. – У меня не то чтобы много гостей.

– Боже, – говорит она, оглядываясь по сторонам, – такое чувство, что мы переезжали сюда миллион лет назад. Я не могу поверить, что ты до сих пор не выкинула этот диван.

– Оставь старика в покое. Он старается изо всех сил.

Юнхи коротко хихикает, а потом мы замолкаем.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

Сначала Юнхи не отвечает. Она достает из упаковки пиво, открывает его, делает большой глоток и морщится.

– Ну и дрянь.

– Знаю, – киваю я. – Тэ оно нравилось.

– Я пришла извиниться, – сообщает Юнхи. – За то, что ляпнула на днях. Я знаю, всем тяжело. Я была несправедлива к тебе.

– Ты была права.

– Да, была, но мне не следовало этого говорить.

– Давай вернемся к той части, где ты извиняешься.

– Прости.

Она делает еще глоток пива и корчит все ту же потрясенную гримасу. Я не знаю, кто больше удивляется – сама Юнхи или я, – когда она начинает плакать. Я протягиваю ей рулон бумажных полотенец и наблюдаю, как она отрывает листок за листком, театрально сморкаясь. Юнхи всегда была хорошенькой плаксой, после обильных рыданий ее глаза сияют, а щеки краснеют, как будто она только что нанесла на них румяна.

– В последнее время нам всем пришлось нелегко, – всхлипывает она. – И я скучаю по тебе.

– Я тоже по тебе скучаю.

– Мне следовало навещать тебя почаще. – Наступает пауза, прежде чем она продолжает. – Но и тебе в тот раз не стоило игнорировать меня.

– Знаю, – говорю я.

Я стараюсь не смотреть на нее в упор, потому что боюсь увидеть в ее глазах обвинения в том, что, как мне кажется, я уже и так про себя знаю – что я дерьмовая подруга, что я не заслуживаю ничего хорошего. Но вместо этого, когда я поднимаю взгляд, она выглядит как знакомая мне Юнхи, как моя лучшая подруга, просто сердитая. Ее глаза говорят: «И это все?». Поэтому я пробую еще раз.