Гирлянды бумажных цветов изящными дугами украшали потолок. Их небрежно приклеили скотчем в нескольких местах, что производило ошеломляющий эффект. Я завтракала и наблюдала, как одна из ниточек медленно выскальзывает из-под кусочка скотча, и задавалась вопросом, как долго Юнхи не ложилась, украшая дом.

Это была ее идея – устроить вечеринку в честь лунной фазы сбора урожая. Она проходила через период увлечения астрологией. Она утверждала, что луна обладает способностью влиять на наши поступки и мысли и что эта фаза окажет особенно сильное влияние на нашу карьеру и отношения.

– «Пришло время попросить о том, чего ты хочешь», – зачитала она цитату из своего приложения «Гороскоп», пока я послушно помогала ей надувать серебряные шарики газом из баллона с гелием, который она где-то раздобыла. Специальным коктейлем вечера должно было стать нечто под названием «Лунный пунш», который, как я подозревала, представлял собой смесь спрайта, водки и просекко.

– Я думаю, это знак, – взволнованно сказала она, указывая на свой телефон. – Значит, я должна попросить о повышении.

– Нет смысла прибегать к помощи приложения с гороскопами, чтобы догадаться об этом, – заметила я. – По сути, ты сейчас единолично руководишь отделом.

Юнхи начинала свою карьеру в качестве ассистентки Джой, директора по развитию океанариума, которая была печально известна тем, что не могла удержать ни одну помощницу дольше трех месяцев. Раньше она работала в каком-то художественном музее в Новой Англии и почти ничего не знала об океанариумах, о чем часто упоминала на собраниях. «Ну, я, конечно, не морской биолог», – обычно говорила она, прежде чем перейти к какому-нибудь совершенно не связанному с этим вопросу о покупке дорогой безделушки, которая была «абсолютно необходима» для предстоящего благотворительного мероприятия. У Джой было пять пар очков, которые она меняла в течение недели, и она в каком-то смысле любила Юнхи – что совершенно не мешало ей постоянно угрожать ассистентке. Юнхи научилась определять настроение Джой по очкам. Например, если на ней были большие черепаховые очки, это означало, что она чувствует себя спокойно и непринужденно; если на ней были темно-зеленые кошачьи очки, от нее следовало держаться подальше.

Юнхи подала заявление и получила должность вскоре после того, как мне стали давать полный рабочий день в «Фонтан-плазе». «Вот здорово будет работать вместе!» – восклицала она и выглядела при этом настолько искренне взволнованной, что у меня не хватало духу поделиться с ней странным ощущением, которое возникло у меня от мысли, что она будет работать в океанариуме, в месте, которое – как мне все еще казалось – принадлежало только Апе и мне.

Вскоре Джой стала полагаться на Юнхи благодаря тому жизнерадостному спокойствию, которое она излучала, и ее навыкам дизайнера; она сразу же обратила внимание на то, что Юнхи умеет пользоваться фотошопом. С годами Юнхи постепенно удавалось завоевывать все больше и больше доверия начальницы, и в конце концов именно ей поручили обзванивать известных попечителей и координировать крупные мероприятия, вроде ежегодного гала-концерта. Оказалось, что Юнхи хорошо справлялась со своей работой и что она ей нравилась. Она умела говорить «да» и «нет» важным людям, на самом деле ничего им не обещая, и ставить цели и достигать их.

– А что насчет тебя? – спросила она. – По крайней мере, ты заслуживаешь прибавки к жалованью после всего, что ты сделала для Карла и Франсин.

– Я довольна своим местом, – ответила я тем же тоном, который использовала всякий раз в разговорах с Уммой, если она спрашивала меня, когда я собираюсь уйти с работы. «У тебя там нет будущего, – заявила она в последний раз, поднимая этот вопрос. – Тебе двадцать четыре года, и твой отец не хотел бы, чтобы ты застряла в том же тупике, в который его завела работа на эту организацию».

Я была слишком напугана, чтобы признаться кому-либо – даже Юнхи – в том, что на самом деле я не знаю, что меня ждет дальше. Казалось, что все вокруг меня карабкаются вверх и изо всех сил стремятся к большему: к большему количеству денег и ответственности, к лучшему званию, к более престижной должности. И не то чтобы я не мечтала ни о чем из этого списка; скорее, я бы понятия не имела, что делать с успехом, постучи он в мою дверь. Я хотела притормозить, хотя бы ненадолго. Жизнь была похожа на гонку, в которой не было приза в конце, и казалось, что она не закончится, пока ты не умрешь.

«Когда ты была маленькой, – рассказала мне однажды Умма, – ты научилась ходить так рано, что мы все были поражены. Но чем быстрее и чем легче тебе давалась ходьба, тем меньше ты хотела куда-то идти пешком. Ты словно снова становилась младенцем. Ты могла сесть посреди тротуара или в супермаркете и отказывалась двигаться, пока я или твой отец не заберем тебя». Она думает, ее история – про недостаток амбиций у меня, проявившийся в юном возрасте; я думаю, она о том, что почти все на свете – даже такая простая вещь, как ходьба – может стать менее приятным, если вечно гнаться за прогрессом.

Вечеринка Юнхи сводилась к тому, что в конце вечера мы должны были написать наши пожелания на крошечных листочках бумаги, а затем поджечь их, как рекомендовало ее приложение для составления гороскопа.

– Куда мы денем пепел? – спрашивала я ее. – Что, если сработает детектор дыма?

Она отмахнулась от меня, велев впустить наших гостей.

Вскоре наша крошечная квартирка наполнилась людьми, большинство из которых были друзьями Юнхи или людьми, которых я смутно помнила по колледжу, но потеряла с ними связь после его окончания. Музыка из плейлиста, составленного мной накануне – одна из немногих вещей, которую Юнхи доверила мне, – гремел из динамиков, которые принес один из друзей Джеймса.