Я была совершеннолетней, наконец обрела свободу и решила не посещать его церемонию.

Это не то воспоминание, которое навсегда врезалось в память. Я почти никогда его не вспоминаю, но думаю о нём сейчас, лёжа без сна перед самым закатом. Возможно, из-за того, что произошло после того, как мальчик нас покинул: Серена, охваченная яростной решимостью уничтожить весь мир — вампиров, людей и всех, кто поддерживал систему Залогов.

Я слушала её гневную тираду, не до конца понимая. Всё, что я могла испытывать — это смирение. Во мне почти не осталось сил бороться, и я просто не могла тратить их на то, что было безнадёжно и неизменно, когда каждое утро, просыпаясь во враждебном мире, и так выбивало меня из сил. Её гнев вызывал уважение, но тогда я его не понимала.

Впрочем, теперь я понимаю. В тусклом, жёлтом свете, проникающем в мою гардеробную и размазывающемся по стенам, в той ноющей боли, поселившейся в костях, — теперь я понимаю её гнев. Что-то внутри меня, должно быть, изменилось, но я всё ещё чувствую себя довольно точной версией себя прежней: измотанной, но разъярённой. И главное, благодарной за то, что жива. Потому что у меня есть дело. То, за что я готова бороться. Люди, которых я хочу защитить.

«Мне нужно, чтобы тебя хоть что-то волновало, кроме меня, Мизери! Хоть что-то!»

Ну, Серена, ты в любом случае в этом варишься, хочешь ты того или нет. Но есть ещё Ана. И Лоу, которому действительно нужен кто-то, кто о нём позаботиться. На самом деле, мне лучше пойти к нему.

Подняться на ноги мне удаётся только с нескольких попыток. Его нет в комнате, поэтому я закутываюсь в одеяло и спускаюсь вниз. Путь кажется в пять раз длиннее обычного, но когда я вхожу в гостиную, он там, в окружении более дюжины людей.

Все они, его заместители. Некоторых я знаю, но большинство вижу впервые. Должно быть, это собрание, потому что все выглядят напряженными и серьёзными. Красивый оборотень с косичками говорит о припасах, я улавливаю концовку его объяснения, вижу, как несколько человек кивают, а потом теряю нить разговора, когда знакомый голос задаёт уточняющий вопрос.

Потому что это голос Лоу.

Остальная часть комнаты исчезает. Я облокачиваюсь о дверной косяк и смотрю на его знакомое лицо, на тёмные тени под его ясными глазами и щетину, которую он не удосужился сбрить. Он говорит терпеливо и властно, и я ловлю себя на том, что задерживаюсь, слушая ритм его глубокого голоса, а не само содержание, моя глубокая усталость наконец-то успокаивается.

Затем он замолкает. Его тело напрягается, когда он поворачивается, мгновенно сосредотачиваясь на мне. Все остальные тоже смотрят, но не с тем едва скрываемым недоверием, которого я ожидала от них.

— Вам пора, — мрачно командует Лоу. — Увидимся позже.

— О, да, — я заливаюсь румянцем. Остро осознаю, что полураздета и прерываю важное собрание стаи, которое, вероятно, касается того, как справиться с их бесконечным конфликтом с моим народом. — Я не хотела прерывать, — но он уже идёт ко мне, а когда его заместители остаются стоять, я понимаю, что это не меня прогоняют.

Лоу в своей привычной человеческой форме, и я задумалась, а не привиделась ли мне встреча с белым волком. Его заместители проходят мимо, некоторые кивают мне на выходе, пара хлопают по спине, все желают мне поправляться. Я не знала, что сказать, пока мы с Лоу не остались одни.

— Ну, — я театрально указала на себя. — Похоже, я выжила.

Он серьёзно кивает. — Мои поздравления.

— Ну, спасибо. Сколько я была в отключке?

— Пять дней.

Я закрываю глаза. — Ничего себе.

— Ага, — в его произношении этого короткого слова умещается целая Вселенная. Мне хочется её исследовать, но меня отвлекает едва заметное подёргивание его пальцев. Будто он с трудом сдерживается, чтобы не протянуть руку.

— Мы… ты… воюем? С вампирами?

Он качает головой. — Мы были близки к этому. Совет был недоволен.

— Ох, как жаль. Наверняка, отец убит горем. — Ага, как же.

Сжатая челюсть Лоу красноречиво говорит о том, насколько сильно отец переживал.

— Как только мы убедились, что ты выкарабкаешься, Аверилл указала Совету, что этот яд токсичен и для оборотней, а поскольку он попал в тебя с едой оборотней, вряд ли он изначально предназначался тебе.

— О, Боже, — я уткнулась лицом в дверной косяк. — Отец знает про арахисовую пасту?

— Именно это тебя беспокоит?

— Не знаю, что это обо мне говорит, но да, — я вздыхаю. — Он предназначался Ане?

— Невозможно сказать наверняка. Но кроме тебя, она единственная в доме, кто её постоянно ест.

Я зажмуриваю глаза, слишком измученный, чтобы справиться с нахлынувшим на меня гневом. — Как она?

— В безопасности. Вдали отсюда.

— Где? — До меня вдруг дошло, что это может быть секретом. — Вообще-то, тебе не обязательно мне говорить. Наверное, это конфиденциально.

Он не колеблется. — Она с Коэном. И да, это конфиденциально. Никто больше не знает.

— О, — массирую изгиб своей шеи. Такой уровень доверия мне был непонятен. Не потому, что я никогда никому не скажу, а потому, что он знает: я не проговорюсь, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Мне не всё равно, и он это знает. — Это была Эмери? Лоялисты?