Засыпая, мать услышала шум воды в раковине, улыбнулась: «А всё-таки он у меня хороший! Все образуется, жаль, что отца у него нет!» Утром, перед тем как уйти на работу, подошла к кровати спящего сына, посмотрела на его в ссадинах лицо. Потом не удержалась и погладила по голове. Саша улыбнулся во сне и зачмокал губами. «Все будет хорошо!» – подумала мать, стараясь не шуметь, вышла и тихонько заперла за собой дверь.

Незаметно, без особых событий окончилось лето и начались занятия в школе. Перед началом учебного года по традиции все собрались по классам на школьном дворе. Как всегда, девочки стояли отдельно от мальчиков, окружив нашу классную Марфу Макаровну, которая вдруг стала меньше ростом, а мальчики стояли невдалеке и во все глаза смотрели на девочек. Как они изменились за лето! Еще недавно невзрачные девчушки превратились в девушек с талиями, бедрами и уже хорошо заметной грудью. Некоторых Саша узнал с трудом, его соседка по парте Наташка, оказывается, красавица, мало того, что у нее все формы в порядке, так она еще надела такую короткую юбку, короче не бывает, а если бывает, то это уже не юбка. Пацаны с ухмылками украдкой посматривали на ее ноги и смущенно отводили глаза. Безусловно, Марфа Макаровна тоже заметила, и подчеркнуто тихо, но так, чтобы все девочки слышали, сказала Наташе:

– Не вздумай в таком виде явиться на занятия, отправлю домой.

– А что мне, юбку до пят надеть? – дерзко ответила Наташа. – Сейчас все так ходят.

– Ну что ты! До пят не надо! Ни в коем случае! – притворно возмутилась Марфа Макаровна, – ты надень что-нибудь такое, чтобы в отличии от твоей юбки срам прикрыло.

Девочки не очень дружественно засмеялись, а Наташа обиженно отвернулась.

Начались занятия. В первые дни учебного года мне всегда было трудно заставить себя учиться, потом постепенно втягивался и все образовывалось. В этом году это было не так. Мало того, что учиться не хотелось вообще, ни дома ни в школе, так еще и трудно было сосредоточиться, приходилось по нескольку раз перечитывать чуть ли не каждое предложение, чтобы уловить смысл прочитанного, и такое творилось не только со мной. Мы даже внешне стали другими, на уроках в основном сидели тихо, но безучастно. Часто на вопросы преподавателей отвечали невпопад, с трудом дожидаясь перемен между уроками. И тут наше поведение резко менялось, пацаны не носились как угорелые, не орали и никаких потасовок, это все осталось в прошлом, на переменах мы собирались смешанными группами из мальчиков и девочек, о чем-то разговаривали, шутили и смеялись.

Как образовывались эти группы, по какому принципу, трудно сказать, но они были относительно постоянными и редко кто-то переходил из одной в другую. В группе были общие интересы, был общий разговор и нужно сказать пацаны редко перебивали девочек и вообще отношения к ним стали более уважительными. Также группами мы собирались вечерами. Встречи происходили в парке или возле клуба и продолжались до сумерек. Как только начинало темнеть, девочки расходились по домам, мы их тогда еще не провожали, это будет потом, пацаны еще какое-то время болтали, в основном, хвастались вымышленными победами на любовном фронте, а потом и мы расходились, но только не по домам, а кто куда. В это незабываемое время я влюбился и, естественно, в Наташку, в нее были влюблены все пацаны класса и не только нашего, но это было напрасно, Наташа была влюблена в Димку-баскетболиста из выпускного класса, и как это часто бывает, ему она не нравилась вообще. Несмотря на это, Наташа не давала Диме прохода, пыталась завести разговор, передавала через подружек записки, в которых объяснялась в любви, назначала свидания, короче, надоедала ему еще и в письменной форме. Для меня Наташа, с которой я учился с первого класса, все эти годы была просто соседкой по парте, но вот вдруг она стала для меня образцом девичьей красоты, короче, я влюбился в нее и не представлял свою дальнейшую жизнь без нее. Мы и в этом году по традиции сидели с ней за одной партой. Только я вот стал приходить в школу раньше нее, на уроках сидел неподвижно, как истукан, вдыхал ее запах, косил взглядом на ее голые коленки, норовил как бы случайно прикоснуться к ней локтем. Эти коленки и локти давали пищу моему воображению, и оно рождало такие фантазии…, короче, тут было не до учебы. Кстати, я редко стал ходить на глей, мне это перестало интересовать, правда, часто вспоминал Дода, но откладывал встречу на потом. Стал много сочинять стихов, бывало даже по нескольку в день. Естественно, они все были про Наташу и мою огромную любовь к ней. Так продолжалось до конца первой четверти, которую я окончил с такими поразительными результатами, что Марфа Макаровна не доверила мне табель, а сама лично отдала в руки маме, в надежде чтобы та приняла соответствующие меры.

Начались невыносимо долгие осенние каникулы. Наташа уехала в гости к бабушке, а я дома сходил с ума от скуки, но это было днем, а что было по ночам… и при этом я в мыслях был с Наташей. Внутренне аккумулируемая энергия рвалась наружу, ища выход. Внезапно у меня появилась мысль написать стихотворение, посвященное Наташе, и вручить ей. Безусловно, это должно быть самое лучшее мое творение, потому что так, как я любил Наташу, никто, никогда и никого не любил, не любит и любить не сможет. Обычно я свои стихи не записывал. Сочинил, день-два помнил, потом интерес к ним пропадал, или их вытесняли новые. Так было раньше, а тут другое дело, нужно было тщательно редактировать, сравнивать варианты, выбрать наиболее достойный, поэтому нужно было их записывать, для этой цели я купил довольно толстую тетрадь, написал на обложке большими буквами «Наташа» и приготовился сочинять. Открыл тетрадь, взял ручку и застыл, ни одной мысли в голове, хотя, минуту назад стихи толпились, отталкивая друг друга, и каждый последующий был лучше предыдущего, а тут никак. Раздосадованный, отложил ручку, закрыл тетрадь и вышел на улицу. Вечернее тёмно-серое небо навевало тоску, а тут еще мелкий и колючий дождь с порывами холодного ветра… Вернулся в теплую комнату на диван, включил телевизор. Показывали футбол. Товарищеский матч «Зенита» с московским «Динамо» комментировал Николай Озеров. Игра была неинтересная, похоже, команды решили не выкладываться, всех устраивал ничейный результат, с ним она и закончилась. Футбол сменили скучные новости.

Исподволь в моем воображении возникла Наташа и сразу заполонила его. Я представил, как ее обнимаю, целую ее глаза, щеки, губы … Сами собой стали появляться ласковые слова, которые сплетались в строчки и строчки без усилий рифмовались… Вот уже родилось первое творение, которое я тут же записал в тетрадь. Волнуясь, перечитал. Стихотворение мне очень понравилось. Минут через десять перечитал снова, оно оказалось не очень. Кое-где ритм сбивался, а кое-где рифма существовала исключительно за счет неправильного ударения… и вообще стихотворение получилось напыщенным и пустым. Я прочел его еще раз, потом перечеркнул и закрыл тетрадь. Никаких отрицательных эмоций я не испытывал, наоборот, хотелось писать еще и еще, что я и делал. Через два дня половина тетради была исписана, но перечеркнута, и вот наконец появилось стихотворение образное, возвышенное, грамотное в смысле стихосложения и превосходящее все ранее написанное. Я не смог его перечеркнуть, я его редактировал, подбирал нужные слова, углублял образы и в итоге, как мне казалось, довел до совершенства. Я сейчас не могу воспроизвести его во всей красе, помню, что восхищался Наташей, ее чертами характера, большей частью придуманными мной, неземной красотой, волшебным очарованием… Я в тексте прямо не говорил, но, по сути, это стихотворение было моим признанием в любви. Единственное место, которое выдавало меня, причем выдавало по моему желанию, была рифма последних двух строк «Наташа – Саша». Довольный собой, я переписал красиво, как мог, на отдельный лист, специально купленной розовой бумаги и стал с нетерпением ждать окончания каникул. И наконец дождался.

Наташа вошла в класс, как после трудного дня, села за парту, не глядя одарила меня своим «здрасьте», достала из портфеля небольшую книжку, на обложке которой я успел прочесть: «Эдуард Асадов. Стихи о любви» и, открыв на закладке, стала читать.

– Че читаешь? – бесцеремонно заглянув в книжку, спросил я.

– Не твое дело! – сердито ответила Наташа и закрыла книгу, но я успел прочесть: «Я могу тебя очень ждать, долго-долго и верно-верно…». Начались уроки, а они в этот день особенно медленно тянулись. Сложенный аккуратно розовый листок лежал в моем портфеле. Я несколько раз порывался отдать его Наташе, но не решался. И вот прозвенел последний звонок, все засобирались по домам. «Сейчас или никогда!». Я встал, протянул удивленной Наташе свое творение и выпалил:

– Это тебе, дома прочтешь, – и быстро вышел из класса. С трудом дождался утра следующего дня, на крыльях любви летел в школу и прилетел первым в еще пустой класс. Сел за парту и стал ждать. Ночью, терзаемый сладкими муками любви, я почти не спал, мое воображение рисовало Наташу с розовым листком в руках. Она со слезами умиления перечитывала мои стихи, целовала каждую строчку, ее прекрасные губы шептали: «Саша, любимый мой, я не думала, что так сильно люблю тебя, и только благодаря твоим стихам я поняла, кто я для тебя, а ты для меня. Я люблю тебя и буду любить вечно! Прости меня, прости меня за все, за то, что я была не всегда внимательной к тебе и даже резкой, а иногда откровенно грубила тебе, прости, это в прошлом, теперь все будет по-другому, я готова принадлежать тебе и никто другой мне не нужен. Знай, я твоя и делай со мной все, что ты хочешь». Сейчас я уже не помню деталей моих мечтаний, но их бестолковую суть я передал верно.

Наконец в класс вошла Наташа. Как всегда, не глядя ни на кого села на свое место, пробурчав привычное «здрасьте». Я ждал. От волнения во рту пересохло, сердце стучало где-то в горле. «Сейчас она все скажет, и я умру от счастья». Наташа молча достала тетрадь.

– Ну как? – не выдержал я.

– Что «как»? – удивленно спросила Наташа.

– Стихи, – выдавил из себя я.

– А, ты про это! – Наташа покопалась в портфеле, вытащила немного помятый мой розовый листок, протянула его мне и сказала единственное слово: «Говно!»