4

Знания были необходимы только для вникания в суть коммунистических лозунгов. Дальше: в дело получения очередных дипломов вступали родители, с их общественным положением. Специфичность учебного процесса в советской системе образования, не оставляла одаренным возможности пробиться через это статусное положение.

Я пристрастился к чтению приключенческой литературы. Благо ее было много в нашей сельской библиотеке. Запоем перечитал всего: Жюль Верна и Н. Обручева. «Без помощи образования», — подсознательно, — запустив в себе механизм самореализации.

Кальсончик, оказывается, много читал. «Бронзовая птица» А. Рыбакова, «Сильные духом» Д. Медведева, «Шхуна «Колумб»» Н. Трублаини. Книги о разведчиках и шпионах — это подпитка его юношеской романтики. Они производили на него такое впечатление, как на меня рассказы известных путешественников и фантастов.

…Основная дифференциация учеников проходила в выпускных классах; и калибровались точными предметами. Резкое ухудшение зрения в четвертом классе до — 3 диоптрий, что сделало естественной невозможность следить за школьной доской, помогли мне сориентироваться на литературе.

Кальсончик, особо, не выделялся своим рвением; сек. соты готовили ему иную судьбу: стукача. Он должен был «вписывался» в социальную среду обитания не знаниями.

…Летом я снимал очки, превращаясь в обычного пацана…

Я давно уже обживал первую парту, тогда как Кальсончик дрейфовал в засаду, за спины своих товарищей. Он был наблюдательным пареньком, и эта позиция ему нравилась. Им, вовсю, интересовались скороспелые девочки из младших классов. Моя влюбленность в девочку, вызывала у нее только насмешки. Очки, изуродованы изоляционной лентой, убивали мой романтический образ, придавая ему окончательный вид гадкого утенка, из сказки Г-Х Андерсена.

Кальсончик здорово катался на коньках и лыжах. У меня все это было, с той лишь разницей, что ботинки на моих коньках были куплены на пять размеров больше (на вырост), а беговые лыжи служили только не для прыжков с трамплина. Всякий раз, неуклюже падая на горках, я подымался — и тащил тонкие изогнутые лижи с самодельным креплением наверх, чтоб снова грохнуться на склоне. Если возле нашего села — это были небольшие трамплинчики, после которых оставалось только струсить снег с болоньевой куртки, то, однажды, Кальсончик предложил мне отправиться в соседнее село Камень (там жила его тетка), чтоб прыгнуть с более крутого — двойного! — трамплина.

Трамплин сработал под моими лыжами катапультой. Лыжи, слава богу, слетели с меня уже на первом — большом — трамплине. Я летел аки камень из пращи, после чего меня бросило на лыжню, а, потом, еще появилось метров шесть чистого снега, после чего, я зарывшись головой в сугроб, лежал ощущая сильную боль, повредив большой палец на левой руке… Таков был итог этого безумия.

С коньками, дела пошли по той же схеме. Для заполнения объема в ботинках, я вставлял туда суконные бурки, в которых трудно было удержаться. Я передвигался на них, словно Алексей Маресьев в известном фильме, на обмороженных ногах. И некому было объяснить мне, в чем состоит проблема!

Кальсончик, уверенно держался на коньках; его приглашали в хоккейную команду. Мне же позволяли постоять немного на воротах (всего пару раз!).

Советский Союз облачился в трико; семейство Кальсонов отбросило обидное прозвище. Лишь у Кальсончика оставался этот атавизм, как хвост у обезьяны. Сверстники более безжалостны к его заслугам, выстроив устойчивую иерархию. Эта среда признавала только силу и ловкость. Что-то компенсировалось подвешенным языком, как раз на самые малозначительные роли в мальчишеских компаниях.

Тогда, за дело взялись сельские сек. соты и их холуи…

Во время очередных проводов в армию (была такая традиция в СССР) на танцах… вдруг появился Кальсончик: наступающий с ножичком на заигранного активиста. Он «заступался» за свою сестру? Нас заставляли уважать его.

С курением у Кальсончика, вначале, не заладилось. Накурившись до одури (весь позеленел!), к нему, потом, пришлось вызывать врачей. Он скурил, при всех, а ж две пачки «Новости»! пряча сигареты за спиной.

В восьмом классе, закурил и я. Началось все с «Казбека», две коробки которого, долгое время, пылились на серванте (как «нагрузка» за мешок муки).

В преддверье выпускного, Кальсончик впервые (с Ленькой К.) сдал нас, с потрохами. Мы заканчивали учебу в восьмилетней школе, и, видимо, старшие сексоты выбрали момент, чтоб испортить нам характеистики. Это их стиль — портить жертвам документы. Словно метили жертву; делали ее изгоем в обществе. Советский Союз славился наличием изгоев и диссидентов! Для тюрем тоже готовился контингент еще в школах.

Мы, втроем (хотя в нашей компании было много парней), «организовались», чтоб встретить «Международный женский день 8 марта», подобающим образом. Задолго до этой даты, мы запаслись спиртным. «Прятали» выпивку в кальсончиковом сарае, под сеном.