Удар попал в цель, волк яростно взвыл от боли и разжал зубы. Франко, не теряя времени, попытался отползти в сторону. Он не успел проползти по снегу и двух метров, как силы покинули его и он потерял сознание. Берсеркер яростно щелкал зубами, и наконец его единственный глаз остановился на Мише Галатинове.

У Михаила появилось непонятное чувство, неведомое доселе, но теперь он ощущал его так же отчетливо, как биение собственного сердца. Возможно, это и был тот самый язык ненависти, начальное осознание неизбежного насилия. Когда берсеркер устремился к нему, перепрыгивая через сугробы, он еще крепче сжал в руках палку и, держа ее наперевес, словно копье, приготовился защищаться.

Огромный рыжий волк широко разинул пасть, готовясь к прыжку. Михаил стоял неподвижно; трусливый человеческий инстинкт самосохранения призывал его повернуться и убежать, но волчья натура с холодной расчетливостью заставляла не двигаться и ждать. Берсеркер метнулся влево — Михаил сразу же понял, что это лишь ложный маневр, — а затем рыжий волк, оттолкнувшись мощными задними лапами от земли, набросился на него.

Под тяжестью навалившегося зверя Михаил не сумел устоять на ногах, упал на колени и тут же вонзил острый конец палки в заросшее светлой шерстью брюхо чужака; палка с треском переломилась, и острие ее глубоко засело в животе у берсеркеpa. Волк взвился от боли, перебирая лапами в воздухе, задевая по пути и Михаила; два острых когтя вонзились в сшитую из оленьей шкуры накидку и без труда пропороли ее. Михаилу показалось, словно его огрели молотом; он упал, зарываясь в снег лицом, слыша, как берсеркер, захрипев, приземлился на брюхо всего в нескольких шагах от него. Судорожно вдыхая морозный воздух, Михаил успел развернуться и оказался как раз напротив берсеркера, прежде чем тот успел наброситься на него со спины. Одноглазый волк уже поднялся с земли, острый конец деревянного копья так глубоко вошел ему в живот, что конца обломка было почти не видно. Михаил поднялся на ноги, тяжело дыша, чувствуя, как по спине начинают струиться теплые ручейки липкой крови. Берсеркер отскочил вправо, оказываясь таким образом между Михаилом и белокаменным дворцом. Обломок палки, который Михаил все еще крепко сжимал в кулаке, был по длине не больше кухонного ножа, сантиметров пятнадцать, а может быть, и того меньше. Берсеркер шумно дышал, из его ноздрей вырывались облачка белого пара; он сделал еще один маневр, сначала было приблизившись к Михаилу и тут же снова отскочив назад. Все пути для отступления оказались отрезаны, бежать было больше некуда.

— Помогите! — закричал Михаил в сторону дворца, но голос его оказался приглушен кружившимися в воздухе пушистыми хлопьями белого снега. — Рената! На помощь!..

Тут зверь бросился вперед, и Михаил снова ткнул в него обломком палки, метясь в уцелевший глаз, но берсеркер, тормозя на бегу и взрывая лапами рыхлый снег, сумел уклониться от удара. Ловко изогнувшись, он зашел к Михаилу с другой стороны и набросился на него, прежде чем тот успел ударить во второй раз.

Берсеркер одним махом сбил его с ног, и Мише вдруг почему-то подумалось о наводящем ужас огромном паровозе, тащившем тяжелый грохочущий состав под уклон по чугунным рельсам. Волк швырнул его на землю, словно тряпичную куклу, и если бы он упал на голую землю, а не в мягкий сугроб, то у него все кости были бы переломаны. От неожиданного удара у Михаила перехватило дыхание, воздух с шумом вырвался из легких и в глазах потемнело. В лицо пахнуло кровью, смешанной со звериной слюной. Непомерная тяжесть обрушилась на плечо, намертво прижимая к земле руку, все еще сжимавшую обломок острого сука. Он зажмурился, а открыв глаза, увидел над собой разинутую пасть берсеркера, его огромные острые клыки, готовые вонзиться ему в лицо и содрать, словно тонкую папиросную бумагу, кожу с черепа вместе с мясом и скальпом. Рука болела, казалось, кости вот-вот выскочат из суставов. Берсеркер подался вперед, бока его вздымались, и хрипящее прерывистое дыхание доносило до него запах крови Франко. Волк широко разинул пасть, готовясь размозжить ему череп.

Но тут за морду берсеркера ухватились две человеческие руки. Франко сумел-таки подняться и всем телом навалился на рыжего зверя. Его заросшее жесткой щетиной лицо было искажено от боли.

— Беги! — судорожно выдохнул Франко, а сам он изо всех сил пытался свернуть берсеркеру шею.

Волк неистово бился под ним, но Франко крепко держал его. Пасть захлопнулась, зверь сомкнул челюсти, и острые зубы впились Франко в ладони. Высвободив руку, чувствуя в суставах резкую боль, Михаил из последних сил ткнул обломком ветки в горло берсеркеру. Вонзившись в косматую плоть, крепкий еще обломок сухого дерева погрузился в тело сантиметров на семь. Берсеркер выл и метался, из ноздрей у него потекла кровь, и Михаилу в конце концов удалось выбраться из-под волка, который, взбрыкивая, пятился назад, пытаясь сбросить с себя Франко.

— Беги! — кричал Франко и, срывая кровоточащие ногти, упорно цеплялся за волка.

Весь в снегу, Михаил поднялся на ноги и бросился бежать, отбросив жалкий деревянный обломок, который все еще был зажат у него в кулаке. Легкие снежинки, словно танцующие ангелы, кружились в студеном воздухе. Плечо нестерпимо болело, мышцы ныли, как после сильного ушиба. Оглянувшись, он увидел, как охваченный бешенством берсеркер, извиваясь, шарахался из стороны в сторону, и в конце концов ему все-таки удалось отделаться от Франко. Огромный волк изготовился к последнему прыжку, чтобы наброситься на зарвавшегося соперника и прикончить его, но тут его остановил пронзительный окрик Михаила.

— Эй! — что было мочи закричал он, и рыжая голова берсеркера мгновенно повернулась в его сторону, яростно сверкая своим единственным глазом.

Михаил вздрогнул, почувствовав, как в груди у него разгорается неведомый огонь; для того чтобы спасти Франко и уцелеть самому, ему надо было лишь протянуть руку и вынуть из ослепительного пламени то оружие, что уже давно было выковано и теперь дождалось своего часа.

«Я хочу этого», — подумал вдруг он и мысленно представил себе, как его белая ладонь начинает превращаться в волчью лапу, отчетливо видя, как это должно происходить. Ему показалось, что он слышит исходящий из глубины души звериный вой, похожий на пронзительное завывание диких вихрей, рвущихся на волю. Вместе с этим пришло и ощущение колющей боли, пробежавшей по позвоночнику. «Я сам этого хочу». От кожи повалил пар, и Михаил задрожал, словно в лихорадке, чувствуя, как все у него внутри начинает сжиматься. Бешено колотилось сердце. Мышцы на руках и ногах пронзила острая боль, и ему стало казаться, что вокруг головы стягивается тугое железное кольцо. Он тихо застонал и испугался собственного голоса, показавшегося ему чужим, доносившимся откуда-то со стороны.

Видимо, заинтересовавшись столь неожиданным зрелищем, берсеркер неотрывно глядел в его сторону, но пасть с острыми клыками все еще была широко разинута и зверь мог в любое мгновение вцепиться Франко в горло.

Михаил поднес к глазам правую руку, которая уже до запястья покрылась лоснящейся черной шерстью, а сами пальцы успели превратиться в белые когти молодого волка. «Я хочу, чтобы со мной это случилось». Черная шерсть продолжала расти, стремительно поднимаясь вверх по руке. Превращение перешло на левую руку. Боль в голове усилилась, как будто ее сжимали тисками, а нижняя челюсть, неожиданно хрустнув, стала вытягиваться. «Я хочу». Пути назад не было. Михаил поспешил сбросить с себя накидку, сшитую из шкур, и она, покорно соскользнув с плечей, легла на снег. Он принялся стаскивать сандалии, и едва успел избавиться от них, как внезапная судорога свела ему ноги. Потеряв равновесие, он со всего размаху сел в снег.

Потянув носом воздух, берсеркер недовольно фыркнул, но продолжал смотреть, как существо перед ним принимает новые очертания.

Грудь и плечи Михаила поросли черной шерстью, она быстро поднялась вверх по шее и начала покрывать лицо. Нос и подбородок вытягивались, превращаясь в волчью морду, неожиданно и стремительно появились клыки, слюна приобрела металлический привкус крови. Накатила новая волна боли, и позвоночник начал изгибаться. Руки и ноги, делаясь короче, на глазах обрастали крепкими мускулами, сухожилия трещали, мягкие хрящи лопались. Михаила бил озноб, тело его содрогалось, оно словно само торопилось избавиться поскорее от всего того, что еще делало его похожим на человека. Из основания позвоночника появился и начал расти лохматый волчий хвост; Михаил встал на четвереньки. Мускулы дрожали от напряжения, словно туго натянутые струны, внутри все пылало. Шерсть покрылась смазкой с терпким мускусным запахом. Правое ухо, зарастая шерстью, меняло очертания, становясь треугольным, но вот с левым ухом этого почему-то не произошло, и оно по-прежнему оставалось розовым ухом обыкновенного мальчика. Боль усилилась, но теперь она уже была не в тягость, это было совершенно новое, граничащее с блаженством чувство, которое быстро прошло. Не ощущая больше боли, Михаил хотел было крикнуть Франко, чтобы тот поскорее отползал, но стоило ему лишь открыть рот, как вместо человеческих слов из груди его вырвалось визгливое тявканье.