— Пятак!

— Ну, тогда привет, — смеюсь я. — Проходи. Ого, нарядная какая.

Она захлопывает дверь, сбрасывает туфли и босая идёт по коридору.

— К тебе?

— Ага, пошли в комнату.

В коричневом платье, белом кружевном переднике, мама дорогая! Вот что меня ждёт в школе. Целый год ещё этой красоты.

— Кать, будешь чего-нибудь? Тебя покормить, напоить?

— Ага, пить хочу.

— Пошли на кухню тогда.

— Прикинь, я думала химоза меня завалит вопросами. Сколько она мне крови выпила. А тут такая добрая, улыбается. Я думаю, говорит, можно смело пятёрку ставить.

— Ну, так видит же девочка умная, чего топить-то? Компот будешь из жимолости?

— Буду. А передо мной Ленка Чижова чуть трояк не схватила, представь, а у неё одни пятаки в течение года были! Химоза её засыпала вопросами, а мне ни одного не задала!

Я наливаю из кувшина компот и подаю Кате. Она берёт стакан и с жадностью пьёт, поглядывая на мой торс и на лицо. Торс тот ещё, но ничего, я же над ним работаю.

— Ты занимался что ли?

Про остатки бланша под глазом не спрашивает. Да там почти и не видно ничего уже. Немного желтизны и всё.

— Ага, — киваю я.

Симпатичная девчонка. Не красавица, но милая, и далась мне Вика эта, с её Цепнем… Вот с Катькой всё было бы гораздо проще. Другая жизнь была бы… Волосы у неё светлые, носик аккуратный, губки — ягодки, щёчки персики, ножки тоненькие. Босые.

— Ну, чего у тебя? — спрашивает она, подставляя стакан под струю воды. — Чего посуду не помоешь?

— Помою, потом. Пошли.

Мы идём в комнату.

— Смотри!

Я показываю ей разложенные на столе этикетки, замки и пуговицы. Она чуть хмурится и внимательно всё рассматривает.

— А теперь, — говорю я, — смотри сюда.

На диване раскинута парусина, которую отец так и не отнёс в гараж. Катя подходит, проводит по ней рукой, трёт между пальцами, стоит некоторое время, уперев руки в бока, а потом поворачивается ко мне.

— У меня же экзамены… — задумчиво говорит она и прикусывает нижнюю губу. — А восемь брюк… это не меньше недели. И машинка барахлит.

Вот человек. Даже объяснять ничего не надо.

— Машинка у нас есть. Можно у меня шить.

— Оверлок надо… Ну, это у тёти Вали в ателье можно договориться… Но, Тём, пока не сдам, меня ж не выпустят из дома… А в конце июля, ты же помнишь, я в Москву уеду. Я, конечно, пока выкройки сделаю, всё подготовлю…

— А как ты сделаешь? Чего шить-то вообще?

— Сейчас «бананы» в моде. Ткань, в принципе, нормальная… Грубовата, конечно… но, думаю пойдёт… На летний вариант. Я «Бурду» полистаю. У меня есть пара журналов с брюками… А размеры какие?

— Так это ты скажи.

— Ну, ладно, об этом тоже подумаю, — трёт она виски.

— Кать, бабки поделим. Я думаю, по соточке точно можно будет загонять, если, конечно сшито будет качественно. Сможешь?

— Смогу, я думаю, — кивает она. — Думаю, да. Но я не за деньги, просто тебе помочь.

— Не, так не пойдёт. В Москве тебе деньжата пригодятся. У нас коммерческое предприятие, кооператив. Поняла? Ну и не говори пока никому, ладно? Особенно Антохе.

Она фыркает, в смысле, нашёл о чём просить. И так всё ясно.

— Тёма, я всё поняла, если что, позвоню. Я побегу тогда, ладно? Надо успеть переодеться и с девчонками в «Льдинку» идти, экзамен отмечать.

— О, класс! — говорю я. — Поздравляю тебя с пятёркой. Ты молодчина. Погоди, я тебя провожу. Договорим заодно.

Она чуть сдвигает брови. Что? Обычно я её не провожаю? Не понял…

Она выходит в прихожую, а я быстро натягиваю футболку и брюки. По дороге мы возвращаемся к нашему проекту, и я чувствую, что Катька загорается. Она всю дорогу накидывает варианты. Тут отстрочим, а вот тут защип сделаем, хотя нет, лучше не надо… В общем, пошло дело.

— Давай тут через двор срежем, — предлагает она, когда мы проходим мимо «Космоса». — Там тропинка.

Взгляд проскальзывает по рисованным афишам… Повторный показ. Четыре мушкетёра. Франция… Мы сворачиваем, идём по тенистой аллее из акаций, пересекаем двор, выходим на поляну, огибаем большущую сирень и… И натыкаемся на двух парней. Они что-то сосредоточенно обсуждают. Стоят прямо на нашем пути. Тут кругом кусты и обойти их довольно трудно. Естественно, они замечают, что кто-то идёт и одновременно поворачивают к нам головы. И оказывается, что я знаю их обоих.

Это Аркан и Цепень.

Здрасьте…

Аркан сплёвывает сквозь зубы и машинально потирает ключицу. Ту самую. Похоже не сломал я её. Исподлобья смотрит на меня и во взгляде его нет ни доброты, ни эмпатии, вообще ничего хорошего. Только неприязнь и злоба.

Цепень же глядит с интересом. То на меня, то на Катю. То на меня, то на Катю. Но останавливает свои наглые глаза на мне. И по роже его расплывается улыбка.