Ругань и крики наверху становились всё неистовей, скрежет металла всё учащённей и яростней. Чем-то рубанули по срубу, вызвав внутри набатный гул. Кира запрокинула лицо к прямоугольнику серого неба и увидела: медленно качнувшись на его фоне завис чёрный силуэт, скрадывая и без того скудный свет…

Перед тем, как всё случилось, она успела заметить стальной просверк секача, врубившегося в человека над колодцем, и осознать конец.

Сильный удар опрокинул его через невысокий оголовок и уронил вниз. Тело обрушилось сверху, сметая на своём пути в преисподнюю всё встреченное. В том числе и Киру.

– -----------------------------

Когда в глубинах колодца замер истошный женский вопль, разбойники, провожавшие его, склонившись над черным провалом бездонной шахты, разошлись, досадливо сплёвывая. Продолжать глазеть в темноту не имело смысла - всё равно ни черта не увидишь. К тому же отвлекали стоны и воззвания о помощи раненых, нежеланной докукой похоронной работы валялись тела семерых убитых. Да уж… Что ни говори – день начинался неважно – с большой убыли. И убыли неоплаченной.

– Ты что же это, дуболом, - процедил, с трудом сдерживая рвущуюся наружу ярость, женский голос, и из-за придорожной сосны шагнула бабья фигура с вороном на плече. – Ты что ж это наделал, упырь бессмысленный?

Баба откинула с лица капюшон, и разбойники, опасаясь ведьминого сглаза, тут же принялись торопливо заниматься павшими, уткнув гляделки в землю. Мало ли: не остережёшься вот так – и сам на следующее утро будешь пачкать снежок вспоротым брюхом.

Но Латыгорке было не до шестёрок. Её горящие праведным бешенством глаза впились в главаря, в сторону которого она и двинулась, медленно и угрожающе заметая юбкой по снегу.

– Ты две души загубил почто? – прошипела ведьма. – За какой надобностью? За ради потакания кровожадной сути своей? На кой бес, я спрашиваю, если серебро при них осталось?!

Якимка и сам уже догнал, что лоханулся. И не столько ему теперь перед колдуньей-наводчицей оправдываться, сколько перед своими ушкуйниками: на кой чёрт они связались с профессиональным воином и что за это получили?

– Заткнись, - бросил он сквозь зубы, нервно дёрнув щекой. – Чего блажишь, глупая баба? Сейчас ребятушки спустятся в колодец, посрезают кошели с трупов – всего и делов…

Ребятушки уставились на вожака исподлобья и замерли, угрюмо ворочая гладким мозгом.

– Ха! – вскинулась ведьма, так экспрессивно взмахнув руками, что ворону пришлось сорваться с её плеча и захлопать крыльями над лохматой головой хозяйки. – Спустятся?! Нет, вы послушайте этого лободыра! Спустятся! Куда? Куда, скажи на милость, они спустятся?! В Морозков Студенец? В колодец Доврефьель?

Разбойники обомлели. Те, кто находился недалече от сруба, немедленно попятились от него прочь, словно от зачумлённой ямы.

– А это типа… - Якимка досадливо почесал затылок под шапкой, - чё ли… он и есть?

Латыгорка только досадливо плюнула. Психуя и дёргая за узду, отвязала от осины лопаторогого лося, лихо вскочила ему на неоседланную спину и, замолотив по мохнатым бокам пятками, стронула флегматичного гиганта с места. Гордо вскидывая голенастые ноги зверюга потрусила к ближайшему ельнику, где вскоре и скрылась со своей сердитой всадницей. Только еловые лапы качнулись, осыпая пушистый снег, да ещё долго кружил над местом побоища Латыгоркин ворон, зловеще каркая и плотоядно поглядывая на стеклянные глаза мертвецов.

– -------------------------------------

Сугробы простирались вокруг холмистой равниной – бесконечными белыми барханами ледяной пустыни. Безмолвные, как космическая пустота, глубокие, как бездонная трясина, они манили к себе и отталкивали, завораживали и пугали. А главное – внушали отчего-то безотчётное, тревожное ощущение затаившейся среди снежных намётов невидимой угрозы…

Кира пробиралась среди них с тянущим беспокойством безнадёжно опаздывающего. Натянутая струна нерва вибрировала гулко, зло, нетерпеливо, толкая вперёд, требуя ускориться, требуя бежать со всех ног, сломя голову, как никогда в жизни – чтобы успеть! Потому что успеть нужно было непременно. Это последняя возможность, последний и единственный шанс. Если она не успеет, случится непоправимое!

И Кира ускорялась: она выдёргивая ногу из глубокой норы сугроба и переносила её вперёд, утопая в белом податливом пуху по самое колено. Выдирала из холодных тисков вторую, рискуя потерять сапог, переволакивала её вперёд и проваливалась по бедро. Следующий шаг топил её по пояс – ног уже не поднять, не шагнуть, не сдвинуться…

Рыча, ругаясь и плача, она бултыхалась в нежных объятиях снега. Падала вперёд, приминая белоснежное покрывало, забиралась на утрамбованный участок и ползла дальше, отплёвываясь и задыхаясь, закапываясь в сугроб, словно мышь в зерно.