Потом была долгая поездка через все многочисленные посты в городе до Зимнего дворца, беседа в салоне. Быстрые ласки, острые поцелуи, рваные вдохи в коротких паузах. Все смазалось в неясное пятно, и в голове перепутались мысли.

Я постоянно думала.

Посещала ли я вчера театр? Или случившееся накануне просто ночной кошмар?

Даже объятия, дарившие несколько часов назад иллюзию безопасности, сейчас не помогали.

Потянувшись к брошенному на тумбочку смартфону, я коснулась экрана и сняла блокировку. Многочисленные уведомления посыпались градом, отчего несчастная система зависла на целую минуту.

До меня пытались дозвониться многочисленные знакомые, друзья, администрация завода. Все видели новости, каждый жаждал подробностей. А у меня осталось только грызущее чувство страха, давящая усталость и боль. Там, где изумрудное ожерелье Романовых выжгло невидимый след на коже.

Переборщила я с магией, лучше бы воспользовалась природным обаянием. Пусть бы нервничали гости, зато голова отрывалась от подушки без труда.

Тело налилось свинцом, низ живота тянуло: любовные игры внесли свою лепту, как и грубые прикосновения. От укусов остались алые следы на коже, кое-где проступили синяки. Вчера я требовала больше, глушила одну боль другой. Но сегодня страшно жалела и шикала, пока сползала с постели.

Меня повело в сторону, и я схватилась за столбик. Взгляд метнулся к чернеющему в предрассветных лучах постельному белью. Алексей закутался по самую макушку в кокон одеяла, раскидал вокруг подушки и крепко спал. Словно змея, ушедшая в глубокую спячку от мороза. Оно и неудивительно, ведь никакое центральное отопление и камин не прогревали огромный дворец до конца.

Губы непроизвольно дрогнули, я с трудом сдержала улыбку. Во сне Алексей казался таким открытым и безмятежным. Складка между бровей не прогнала иллюзию беззащитности, только вызвала желание подойти и коснуться ее пальцем. Расправить, провести по щекам, почувствовать колкую щетину.

Я отвернулась, мысленно отругав себя, и схватила с массивного кресла небрежно брошенную рубашку Алексея. Подойдя к окнам, я аккуратно раздвинула тяжелую ткань. Темно-синий бархат пропустил в комнату свет, нарумянивший стены, картины и антикварную мебель.

Во дворе вовсю шла перекличка, топтали наполовину расчищенные дорожки шустрые банники. Один из них стянул меховую шапку, затем смачно ругнулся на проскользнувшего паренька в мундире императорской стражи. Завязался спор, который быстро перерос в шутливую борьбу. Нечисть активно гоняла метлой юного солдата, а тот яростно отмахивался, пока не сбежал под хохот стоящих неподалеку товарищей.

Прислонившись лбом к холодному стеклу, я коснулась пальцем прозрачной поверхности, затем обрисовала ногтем закорючку и усмехнулась. Мороз почти не оставил следов ночного пребывания. Только по краям — и то их припорошил снежок. Вот на него зима не скупилась совсем, потому каждый сантиметр двора укрывали белоснежные одеяла.

В «квартире» из двенадцати комнат цесаревича я чувствовала себя спокойно. В первый раз за последние несколько лет, если быть точной. До вчерашнего вечера я не оставалась здесь до утра. Всегда ускользала в ночь, затем с личным водителем Алексея незаметно добиралась домой. Никогда раньше не задерживалась так надолго.

Никогда раньше Алексей не просил меня остаться с ним.

— Слуги уже встали.

Тиски родных объятий принесли ароматы влажной древесины и травы, которые частично сохранила измятая рубашка. Губы Алексея коснулись макушки, после чего опустились к уху, задели серьгу, перебрались на шею. В ход пошли зубы, и легкий укус создал тысячу разрядов по всему телу. До кончиков пальцев

— Мне нужно собираться. Твой отец наверняка приехал, — голос охрип, но я не сделала ни единой попытки вырваться. Лишь теснее прижалась к его груди, немного отклонила голову и закрыла глаза.

— С принцессой, — пророкотал Алексей. — Кортежем, двором, няньками.

— И миловидными фрейлинами.

— Куда без них-то.

Тихий смех все-таки вызвал у меня улыбку. Но через мгновение она погасла, стоило подумать о эрцгерцогине Австрийской, чье присутствие здесь было куда более желательным. Ребра сдавило. Я сжала запястье Алексея, когда его рука пробралась под вырез рубашки и коснулась груди.

Дыхание сбилось, пульс ускорился — а мое ненавязчивое сопротивление только подстегнуло цесаревича к решительным действиям. Меня резко развернули и усадили на широкий подоконник. Да так сильно вжали в раму, что я невольно испугалась, не выломаем ли мы ее к чертям.

— Алекс, — он проигнорировал предупреждение и вклинился между бедрами. — Алеша, — я сменила тон со строгого на мягкий.

— Ненавижу эту уменьшительно-ласкательную форму, — промурлыкал Алексей, стягивая с меня рубашку между поцелуями.

— Ни разу не слышала возмущенных воплей.

— Другим нельзя, тебе можно. Иногда.

— Оу. Привилегии? — мой смех потонул в жарком поцелуе, а пальцы погладили короткие волосы на затылке цесаревича.

— Вроде того, — шепнул Алексей.

Через час солнце поднялось над горизонтом и полностью разогнало остатки хмурых облаков в небе. В спальне резко посветлело, лучи ласкали разобранную постель, тонули в слоях тяжелого атласного балдахина, затем взбегали по столбикам и неслись к оттоманке рядом с газетным столиком. Жесткий резной стул подо мной скрипнул по паркету ножками там, где заканчивался ворс ковра. Перепуганная домовая подскочила и чуть не снесла жардиньерку с цветочным горшком: листья финиковой пальмы покачнулись, но мебель осталась на месте.