— Не смотри на меня, блядь, ты, покрытая герпесом язва, — прорычал на нее Киан, и она быстро снова отвела взгляд.

Я последовал за остальными, пока Спринцовка совершал свою позорную прогулку по кампусу, смех всех студентов, которые видели его, вызывал улыбку на моем лице, даже если этого было недостаточно, чтобы прогнать мое горе сегодня.

Киан ушел обратно в Храм, когда ему надоело это шоу, но я задержался, желая сбежать каким-то другим способом, хотя и не зная каким.

— Привет, чувак, — сказал Дэнни, подходя ко мне и бросая взгляд на трех других членов футбольной команды, которые стояли рядом с ним. Я заметил, что Ударник — Тоби — задержался в конце группы, стараясь тоже влиться в нее.

— Привет, — ответил я, гадая, чего он хочет и насрать мне на это, или нет.

— Итак, э-э-э, запасов туалетной бумаги в общежитиях по-прежнему мало, и я подумал, не могли бы мы чем-нибудь обменяться или, может быть, сделать что-нибудь, чтобы заработать рулон или два…

Мир действительно катится в тартарары, дети-миллионеры с трастовыми фондами, достаточно большими, чтобы жить в роскоши всю жизнь, выпрашивают обрывки гребаной туалетной бумаги. Кто вообще мог предсказать, что конец света наступит именно таким образом? Не с грохотом, а с толпой грязных задниц…

— Может быть, — задумчиво произнес я. Технически Сэйнт отвечал за распределение ТБ, но, если бы я мог заставить их пройти через достаточное количество дерьма, я был уверен, что он согласился бы заплатить им рулоном или двумя.

— Блестяще, — сказал Дэнни слишком восторженно для какой-то гребаной туалетной бумаги, но это было нормально. — Что нам нужно сделать?

Я переводил взгляд с него на остальных, задаваясь вопросом, как далеко я могу подтолкнуть их к этому.

— Что-то… опасное, — медленно произнес я, эта идея понравилась моей безрассудной стороне, когда я задумался, может ли в этом предложении быть что-то, что могло бы помочь прогнать и мое горе на некоторое время.

Они вчетвером переглянулись, пытаясь придумать что-нибудь подходящее.

— Мы могли бы съездить в Мерквелл и поиметь людей, живущих там? — Предложил Чед Маккормак, и я раздраженно фыркнул.

— Я сказал «опасное», а не «чертовски глупое». Я не хочу подвергать всех присутствующих риску заражения вирусом «Аид» из-за какой-то глупой шутки, — огрызнулся я, и он быстро опустил голову, извиняясь.

— Мы могли бы украсть несколько школьных тележек для гольфа и участвовать в гонках на них? — Неуверенно предложил Ударник. Не Ударник, черт возьми, Тоби. К этому нужно было привыкнуть.

— Может быть…

— Или мы могли бы заняться дайвингом со скалы? — Сказал Дэнни, указывая в сторону озера, хотя отсюда его скрывали деревья.

— У нас есть победитель, — заявил я, и мое сердце забилось быстрее от этого предложения.

Прыжки со скалы на восточной стороне озера были запрещены, потому что это было чертовски тупо. Под ними было столько же камней, сколько и глубоких водоемов, и в тени утеса было практически невозможно определить, где они находятся. Ходили слухи, что, однажды там спрыгнув погиб ребенок. Но меня устраивали мои шансы, чтобы попытаться. Я всегда был победителем.

Я повернулся к тропинке и ускорил шаг, когда овцы последовали за мной, устремляясь за волком, которого они боялись, предпочитая не рисковать вызвать мой гнев.

Ребята, следовавшие за мной, были возбуждены, шутили и заключали пари, кто из них обосрется, когда мы доберемся туда. В любом случае, мне было все равно. Я просто хотел, чтобы что-нибудь вытащило меня из этой ямы пустоты и тоски, которая, как я чувствовал, надвигалась на меня. Такие дни, как этот, были худшими. Когда было трудно даже встать с постели и посмотреть миру в лицо. Когда улыбка на моем лице казалась маской, которую я отчаянно пытался удержать на месте. И я даже не знал почему. Какое мне было дело, если бы все увидели, как глубоко ранила меня эта рана? Ответ был таков: мне нет дела. Мне было бы насрать, если бы все эти ублюдки увидели, как я рыдаю, свернувшись калачиком. Я все равно был бы их королем, когда бы снова взял себя в руки.

Нет, дело было не в этом. Дело было во мне. О том, что я не хотел поддаваться этому отчаянию. Я не хотел чувствовать всю тяжесть того, что потерял. Я не хотел сталкиваться с сокрушительным давлением, которое означало конец стольким вещам. И, возможно, это было предательством по отношению к моей маме и любви, которую я к ней питал. Или, может быть, это было признанием того факта, что это горе ранило слишком глубоко, и я знал, что рана смертельна.

Для того, чтобы выжить, потребовалось бы чудо. И их обычно не предлагали богатым мальчикам с черными сердцами и пустыми душами.

Мы поднялись по извилистой тропинке через густой лес прямо на утес и направились к краю как раз в тот момент, когда солнце опустилось низко в небе и позолотило волны с наступлением заката.

— Почему это больше не кажется хорошей идеей? — Пробормотал Ударник, и я бросил в его сторону уничтожающий взгляд, снимая блейзер.

— Потому что то, что ты был Невыразимым, по сути, кастрировало тебя, — невозмутимо ответил я. — А теперь ты такой трус, что я, наверное, могу заставить тебя обосраться, подняв бровь.