Лишь в одну деталь я оказался не посвящён – момент зачатия. Света желала устроить мне сюрприз. Устроила она его, незаметно для меня купив хорошего вина (товар пусть и не контрабандный, но редкий, у нас не жалуют алкоголь) и приготовив лёгкий ужин. Три вида сыров, интимная обстановка в полумраке, тихая музыка, сама Света, одетая в красивое белое платье – вот что меня встретило, когда я вернулся из лаборатории, где у меня взяли несколько анализов крови и провели глубокое обследование.

На тот момент прошло уже три недели с тех пор, как я вернулся. Мы осмелели, перестали бояться чувств и эмоций. Разговоры о житейских делах под вино делали вечер приятным, тихий шёпот музыки ласкал слух. Тонкое в талии, но пышное в груди тело Светы завораживало меня, лёгкое опьянение избавило от вежливого стеснения. Был ли то обман зрения или же само вино на меня так подействовало, но глаза Светы словно бы на мгновение стали теми самыми драконьими глазами с вертикальными зрачками, какие я видел в течение трёх месяцев. Взгляд хищный и грозный, но одновременно мягкий и любящий, преисполненный, однако, драконьего благородства и превосходства.

В ту секунду я припомнил слова Светы, что она якобы чистокровная драконица. До того я считал эти слова однозначной ложью, даже хвастовством, но сейчас я ощутил внутри неё ту силу, что таила тогда ещё под чешуёй её истинная форма. Это был первый раз, когда я вдруг открыл в себе способность проникнуть в чужой разум. Ниточка энергии провела меня сквозь бесконечные лабиринты к одному из самых важных воспоминаний – моменту, когда она приняла иное обличие.

Я прочитал воспоминание и прочувствовал его. Ей было больно тогда, даже очень. Она – отнюдь не Анугиразус, для которого болезненная энергомутация – благо. Одновременно она отнюдь и не Евгений, который умеет безболезненно превращаться. Она очень желала измениться, но сам вид изменений поверг её в ужас. Она тогда чуть не разорвала свой разум на куски бурей эмоций, чувствуя, как удлиняется шея, как сквозь спину проклёвываются крылья, как с хрустом вытягивается лицо, как гребень продолжает прорастать на уже сформировавшемся хвосте. Трудно, однако, не признать, насколько хорошо дракон «ложится» на человека. Ни одно известное существо галактики таким свойством не обладает. Эта жуткая энергомутация – говорю это спустя долгое время – подобна симфонии, где каждый музыкальный инструмент на своём месте. Она идеальна и выверена. Либо постарался Евгений, либо причина иная, более глубинная.

«…Мне изредка всё ещё кажется, что люди все-таки возникли не совсем спонтанно. В основном, конечно, спонтанно, но кто-то будто бы вдохнул в людей нечто, что даёт им странную энергетическую схожесть с высшими драконами. Быть может, ещё один подвид драконов из круга высших существ? С другой стороны, это лишь мысли, не имеющие под собой доказательной базы…»

Ведомая лишь энергией, творящей все известные сущности, материя низвергала человеческое тело жестоко. Не Света тогда обращалась в драконицу, как это делал Анугиразус, а драконица стремилась вырваться из Светы, сделав это максимально показательно, но не пролив ни капли крови. Сквозь страшную боль почувствовалась гигантская сила, энергия забила ключом, захватила разум и каждую клеточку тела. Именно тогда страдание обратилось в наслаждение. Разум взращённой драконицы не заменил изначальный человеческий, но дополнил его, став его вечной тенью. Инстинкт не встал во главе, но возымел большее, чем доселе, значение. Самым сильным оказался инстинкт материнский, буквально вопящий Свете, что её священная обязанность – завести детей, окружить их любовью и заботой, защитить от тлетворного влияния врага.

Не было ничего страшнее для неё тогда осознать, что она лишена самого важного для этой цели – тех самых придатков, что вместе с мужскими творят жизнь. Столь же страшно было осознать и то, что она, наверное, останется одинокой навсегда. Едва не ударившись головой о потолок и окинув себя взглядом, Света не смогла тогда сдержать слёз. То были слёзы отнюдь не счастья, но печали. На этом воспоминание окончилось.

Осознавая увиденное, я почувствовал в Свете ту знакомую мне ещё с обучения ауру. Внешне Света была человеком, но внутри она та самая что ни на есть драконица. Истинная, настоящая, чистокровная. Хищная, острая и (в положительном смысле) чудовищная. Сомнений нет, по жилам её уже течёт кровь не человеческая, а того, кто даровал ей вторую жизнь. И кровь эта горит женской страстью и любовью. Стремлением создать семью. Всем своим существом она тянется к мужскому, как природой и было заведено.

Вдруг внутри меня тоже возгорелось пламя – вскипела уже моя кровь, точнее та часть, которую мне добавили. Не в экстремальной ситуации пламя это возгорелось; не в бою, не в плену и даже не перед расстрельным взводом я вдруг ощутил нечто незримо стоящее за мной. Это тоже была аура. Тоже хищная, наполненная великой силой и превосходством.

Лишь в тот момент я осознал, насколько я и Света противоположны. Её чистая драконья сущность остра, как бритва, колюча, как роза, и агрессивна, подобно захватчику, но она всё ещё способна на искреннюю любовь и нежность. В свою очередь, моя, по большей части человеческая, изначально добра и любвеобильна, но способна на страшное злодеяние. В Свете царит нечто первобытное, прямолинейное, во мне же – цивилизованное, дипломатичное. И оба эти царства тянутся друг к другу, будто желая испробовать.

Мы в тот момент не говорили друг другу ничего. Слова были излишни, хватало лишь взгляда, оторвать который было просто невозможно. Обширный мой разум уже давно выходил за пределы моей черепной коробки, иногда в раздумьях расплывался, касаясь витающих в воздухе мыслей-сущностей. Я ощущал себя ленивым котом, столь же лениво играющимся с мягкой игрушкой. Однако впервые я коснулся чужого разума, столь же обширного, но уже совсем другого. Разум – самая сокровенная часть. Их соприкосновение сравнимо с соприкосновением обнажённых тел. Голому разуму нечего скрывать. Это прикосновение будоражит, возбуждает, пробуждает желание.

Тело всегда следует за разумом, это аксиома. Я со Светой не стали исключением. Человек и Драконица вскоре соединились не только разумами, но и телами. Наши одежды едва выдерживали тот порыв, что заставил нас свершить то, о чём мы долго мечтали.

Ах, эмоции. Тогда их было выше крыши. Для нас тогда не существовало никого и ничего. Не существовало идущей где-то далеко страшной войны, не существовало угрозы раскрытия себя перед Евгением. К чему все эти мирские тревоги, когда мы есть друг у друга? К чему портить фатализмом столь чудесные мгновения?

Те мгновения не были сказкой, физиологию не отменишь. Не могут мужчина и женщина, ещё не познавшие друг друга, испытать ощущение полного блаженства в первый же раз. Однако мы тогда были выше физиологии. Соприкосновение разумов оказывало намного большее воздействие, чем баловство рецепторов причинных мест. Обычный поцелуй был слаще сахара, простое прикосновение даровало чувства, сравнимые с сотней прикосновений до этого, а глаза…

Всё же они оказались тогда с вертикальными зрачками, мне не показалось в тот миг, они светились фиолетовым. Тогда на меня смотрела драконица, та самая, которую Света много сотен лет назад взрастила. Казалось, что это не отдельная личность, а сама Света, только в другой ипостаси. И она шептала мне глубоким голосом: