Он до сих пор помнил эти разговоры. Дядька мучил его вопросами, а он совсем не понимал, что дядьке от него нужно.

А уже потом, гораздо позже, он начал понимать этого дядьку. Дядька – рабочий хотел уточнить для себя, кто ему придёт на смену, и не только на этом заводе, а и вообще, потому что дядька помнил и знал войну, много чего повидал в жизни, а молодые её ещё мало знали, и, главное, трудностей у них, с его точки зрения, было мало.

Математичка – худая, ещё нестарая женщина, всегда одетая в серое, – в очередной раз, поджав тонкие губки, изрекла:

– Ну-с, друзья, вижу, что никто из вас в институт не поступит. Нет у вас стремления.

Класс молча выслушал неприятное заявление и затаился в ожидании следующих событий, а математичка, как обычно, строго и энергично начала урок с новой темы. Длинный быстро раскрыл тетрадь и приготовился вести запись. Мыслей в голове у него хватало. Среди них главной оказалась о том, как он написал прошлую контрольную, о которой математичка почему-то ничего не сказала. А судя по её стандартному заявлению, контрольную они написали не ахти как. Кроме главной мысли имелась и ещё одна, но как – то точно выразить её ему не удавалось. Тоскливая эта мысль была. А как известно, тоскливые мысли из головы следует удалять. Он срисовывал формулы с доски, а тоскливая мысль не уходила. Она спряталась куда – то вниз, в середину живота, и спокойствия от неё не прибавлялось. Её, эту тоскливую мысль, даже монотонный голос математички не мог заглушить.

Длинный искоса посмотрел на Толстого, который изображал из себя чересчур усердного ученика и, не отрывая глаз от доски, ни на кого не обращал внимания.

«Толстый, наверное, знает, что будет делать после окончания школы, – подумал Длинный. – А я не знаю».

Математичка нарисовала мелом на доске длинную формулу и сделала паузу, для того чтобы ученики успели её воспроизвести в тетрадях. Длинный аккуратно перерисовал формулу в свою тетрадь, незаметно для математички оглядел класс и подумал, что многие уже знают, куда пойдут учиться. Эта мысль его совсем не обрадовала, а ещё больше расстроила.

«Нет, наверно, не все знают, – подумал он. – Многие девчонки ещё не определились, а пацаны… А пацаны…»

Его размышления прервал голос математички:

– Коэффициент равен числу сочетаний из n элементов по k. – Она записала формулу и пояснила: – Можем получить формулу вот в таком виде.

Урок шёл своим чередом, и вскоре вся доска была исписана математическими выражениями.

Математичка, довольная тем, что успела до звонка изложить всё, что задумала, положила мелок у доски и вытерла пальцы о влажную тряпку.

– Надеюсь, что эта тема засела у вас в головах основательно, – осматривая свои записи на доске, произнесла она и, строго осмотрев класс, объявила: – В субботу пишем контрольную.

Класс безропотно принял информацию в сведению, но Длинный точно знал, что это известие никого не обрадовало. Математичка среди всех классов, которые она вела, хотя и считалась менее вредной, чем учитель математики в другом потоке, но её «подарочки», в виде контрольных по субботам считались издевательством над бедными учениками, ожидающими в конце недели хотя бы некоторое послабление в преддверии выходного дня.

Прозвенел звонок, математичка подхватила журнал, портфель и, словно не замечая учеников, кивнув головой, вышла из класса.

После уроков дома он уже в который раз машинально слушал по радио передачу для юношей. И уже в который раз слышал песню, где пелось о том, что они, то есть молодые поющие, возьмут в будущее один багаж – свои мечты, свои мечты, мечты заветные. Хотя песня и была на вид жизнерадостной, Длинному она казалось очень грустной. У него мечты, может быть, и были, но такие далёкие от практического осуществления, что его будущее казалось ему весьма туманным.

Впереди была весна – последняя школьная весна, – и, наверное, у многих учеников, не только у Длинного, настроение менялось, как погода в этом городе, стоящем в дельте большой, полноводной реки.

– Шеф, вы где? – слышит он голос секретарши. – Вам плохо? Не надо так много пить.

Старик хмурится и громко отвечает:

– Рюмочка – это много? Это с каких пор много?

– Слава Богу, – шепчет секретарша. – Слава Богу, вы опять в норме. Старик качает головой, слегка улыбается и ворчит:

– Приятно возвращаться в современность, когда старые песни грустны.

Секретарша тоже улыбнулась и заметила, что не все старые песни грустные – было много и весёлых. Старик соглашается с ней, что – то бормочет себе под нос и говорит, что одна у него в юности очень грустная была и что он слова её до сих пор помнит.

– Спойте, – предлагает секретарша. – Может, и я присоединюсь.

– Дуэтиком, значит, предлагаете? – воодушевляется старик. – На два голоса, значит. А слова… Слова-то знаете?