– Соображаешь?

Расстроенный с вниманием, уже немножко успокоившись, смотрел на Длинного, но, пожалуй, ещё не очень понимал, что происходит.

– Смотри, – велел Длинный и снова положил образец рядом с первым чертежом, но только уже не так как сначала, а набок. – А это будет вид сбоку, – сказал Длинный и снова обвёл образец карандашом. – Соображаешь? – снова спросил он.

– Ещё не очень, – ответил расстроенный.

– А чего здесь соображать, смотри и вникай, – произнёс Длинный и продолжил объяснения: – В этом деле главное – не торопиться, не забыть невидимые линии, которые пунктиром провести надо, как будто ты их видишь, но не совсем чётко, а чирочками.

Расстроенный кивнул и спросил:

– А третья?

– Что третья? – переспросил Длинный.

– А где третья проекция? – повторил вопрос расстроенный.

– Во! – воскликнул Длинный. – Уже соображаешь!

Он в третий раз положил образец на бумагу, только уже другой стороной, обвёл его карандашом и ответил:

– Вот и третья.

Длинный повторил все предыдущие процедуры, чтобы чертёж получился аккуратным, и подвёл итог сделанному:

– Получилось не очень, потому что торопились. Теперь ты сам попробуй дома, а завтра покажешь.

Назавтра расстроенный принёс чертёж аккуратненький и чистенький. За что получил одобрение от Длинного, который сказал:

– Всё просто, когда соображаешь.

Состарившийся Длинный поднялся на песчаную горку – отсюда уже было недалёко до их школы. Он постоял на самом верху, вспомнил, как резво спускался на лыжках вниз, как летом в жаркий день здесь яблоку негде было упасть, несколько минут смотрел на озёрную гладь и представлял себе тех древних дачников, кои неспешно прогуливались по данной местности, а потом их сменили другие гулящие в более простой одежде, а уж потом, после войны, здесь обтоптали каждый уголок они с Толстым. А на этой горе теперь такие резвые ребята, как они, не появляются. Все сидят за высокими заборами, как мышки в норках, только норки эти большие, можно сказать, фешенебельные, с зарегулированным палисадником и, конечно, без огородов с картошкой. А тогда огороды имелись почти у всех, после голодного времени картошку выращивали многие, даже те, у кого участки были частные. Правда, у Толстого, точнее у его прадеда, был небольшой сад с яблонями, но и огородец имелся.

В школе, поскольку она находилась за городом, в сентябре устраивали праздник – День урожая. Ученики должны были активно участвовать в этом мероприятии, должны были понимать, что им следовало вырастить в огороде что-нибудь полезное и принести это на школьный праздник, за что и награждения, то бишь призы, за лучшую растительную работу полагались. Толстый не заморачивался, срывал с яблонь прадеда самые большие и красивые яблоки и тащил этот урожай в школу. А у Длинного яблонь не было, а был обыкновенный огород, где выращивались кроме картошки, которая была обязательным продуктом для выращивания, всякая зелень для стола и несколько ягодных кустов. Картошка была почти у всех, тащить её в школу не было смысла – вот и приходилось что-то эдакое придумывать. Длинный придумал: ранней весной он высаживал в самодельный, сделанный из толстой бумаги горшочек семя зерновой культуры, которая в те времена называлась «царицей полей». Модная была эта культура. Главный начальник государства съездил за океан в другую страну, разглядел там эту культуру и решил, что у нас она должна процветать на полях для всеобщего блага. Таким образом, Длинный модную штуку затеял – затеял вырастить «царицу полей» на огороде возле дома. А дабы «царица» успела созреть к сентябрю, семя он посадил в землю ещё тогда, когда весенне-полевые работы и не начинались. К высадке в открытый грунт «царица» уже имела вполне приличный вид, стебель её возвышался над горшочком сантиметров на тридцать. Эдакий аграрный приём позволил Длинному к сентябрю вырастить три початка «царицы», принести их на праздник и получить приз в виде репродукции известной картины с мишками в лесу. На следующий год он повторил этот приём, но чего-то опоздал с посадкой семени – и «царица» не удалась: початки слабенькие вышли, и приз ему не достался. Но особого разочарования у него не произошло – не каждый эксперимент может быть удачным. Эту истину он усвоил и принял этот урок как должное.

В конце лета по воскресным дням у них частенько появлялись гости – сестра матери с мужем, который к тому же был и крёстным Длинного. Крёстный – маленький мужичок с большим красным носом и шумным характером, – завидев крестника, всегда почему-то приходил в восторг и со словами: «О! Крестник мой!» лез к нему с поцелуями, а крестник этого не любил, но терпел – как-никак, родственник. Г ости и хозяева усаживались за столом, потчевались простой пищей, выпивали, и сестра частенько говорила его матери: «У вас хоть картошки вволю наешься». Сестра проживала в городе и своего огорода не имела. А город только что вышел из войны. В войну голодовал, умирал, но не сдался.

Старик стоял на песчаной горе, на верхушке которой торчали металлические остатки бывшей антенны. Тогда, пацанами, они не знали, что это такое, а теперь он знал, что во время войны здесь находился морской центр радиосвязи с подводными лодками, которые уходили в дальние походы и многие из них не возвращались на базу.

Через дорогу от дома Длинного жил дядька, знакомый отца. С ним отец Длинного частенько общался. Они в свободные дни подолгу стояли на углу и заговаривали о войне. Длинный в раннем детстве, держась за руку отца, терпеливо слушал разговор двух мужчин, побывавших на войне, и плохо чего понимал. Тем более что дядькину речь трудно было понять. Дядька не все слова выговаривал, заикался и мычал, пытаясь как-то попонятней выразить свою мысль. «А-а, у-у, мм… ы», – вырывалось у него изо рта, но отец его понимал. Потом Длинный узнал, что этого дядьку сильно контузило на фронте. Контуженные и инвалиды в те времена встречались нередко. Ребятня к ним относилась, пожалуй, без должного уважения, потому что совсем не соображала что такое война.

«Теперь тоже не соображают», – подумал старик и, опираясь на клюку, осторожно спустился вниз к тому месту, где когда-то стояло деревянное здание местной поликлиники.

Они с Длинным решили проложить телефон. Затея грандиозная для того времени, когда телефоны в домах были редкостью. Толстый в магазине приобрёл две трубки для детского телефона, да такие, которым не нужны были батарейки, а у Длинного имелась большая бобина медного провода, добытая на свалке. Единственный недостаток провода заключался в том, что изоляция на нём была повреждена. Где-то погорела бобина – вот её на свалку и кинули. Кому первому пришла «гениальная» мысль – проложить между домами телефон, – они не помнили, но идея постоянной связи захватила их настолько сильно, что проводкой телефона они занялись сразу же. Между домами расстояние измерялось не метрами, а, пожалуй, сотнями метров. К тому же необходимо было перебросить провод через дорогу с осветительными столбами, по которым шли провода с током.

А теперь отдыхая в кресле, состарившийся Толстый вспомнил, что рисковые они были в те времена – не побоялись провести телефонную связь прямо под проводами с напряжением.

«Не побоялись», – подумал он и вспомнил, какое удовлетворение они получили, когда услышали по трубке голоса друг друга. Связь работала, даже мать Длинного разговаривала с бабкой Толстого. Телефон работал несколько месяцев, пока сильный ветер не порвал провода, а восстанавливать связь им некогда было. Так бывает, когда что-то получилось и повторять это уже не интересно.