Уже в середине XIX в. доход камнеломов от продажи ископаемых диковин составлял не меньше, чем от основного рода деятельности. Образцы поступали к коллекционерам и скупщикам, дотошно следившим за ходом работ «прикормленных» ими артелей. Далее скелеты и раковины разлетались по всему миру (а образцы, приобретенные в 1903 г. Петербургской академией наук, можно увидеть теперь в московском Палеонтологическом музее). Одним из таких собирателей был врач Эрнст Хартманн из Гёппингена, который только в 1847 г. передал в Тюбингенский университет 40 более или менее полных скелетов, в том числе и будущие типовые образцы стеноптеригиев. Постепенно в Институте и Музее геологии и палеонтологии при университете сложилась одна из самых богатый коллекций ихтиозавров в мире.

Многие тонкие детали строения ихтиозавров были распознаны не сразу, а благодаря кропотливой работе препаратора Бернгарда Гауффа. Он начинал как подмастерье на небольшом и не процветающем предприятии своего отца, где в конце XIX в. как раз обрабатывали хольцмаденские плиты. (Старший Гауфф, Альвин, был профессиональным химиком и рассчитывал добывать из сланцев нефть, используя только что изобретенный метод крекинга, но затея провалилась.) К собирательству и первичной обработке ископаемых животных ему как раз посоветовал обратиться Квенштедт, обещая более интересное занятие и достойный доход. Пройдя необходимое обучение и отбыв воинскую повинность, Гауфф вернулся на принадлежавшие его семье каменоломни. Хотя дела там пошли в гору, он все больше уделял внимание поиску и обработке окаменелостей, сколотив для этого свою артель.

Сначала нужно было провести первичную очистку – зубилом и молотком снять лишнюю породу. Но уже для того, чтобы отличить окаменелость от вмещающих отложений, требовалось знать как анатомию ископаемых, так и особенности залегания и состава пластов. Затем в дело шли скребки, ножички и иглы, а собственные глаза дополнялись увеличительными стеклами и бинокулярными микроскопами. Конечно, крупные остатки препарировались небольшими кусками, которые потом вновь собирались воедино и наклеивались на доску. На работу с 2,5-метровым скелетом ихтиозавра у Гауффа уходило три месяца и больше. И только благодаря своей скрупулезности он впервые разглядел, что кости этих существ окружены тонкой углистой пленкой, и догадался, что это могут быть остатки кожи и мышц. Препаратор поделился наблюдениями с одним из профессоров университета, но тот резко отверг его догадку, поскольку, по его мнению, мягкие ткани окаменеть вообще не могут. Только кости.

Гауфф принялся трудиться еще тщательнее и убедился, что темное вещество придает ихтиозаврам обтекаемый контур, «дорисовывает» широкие ласты, треугольный спинной плавник и полулунный двулопастной хвост, как у акул или дельфинов. Не оставляя препараторской работы, он начал излагать свои удивительные наблюдения в научных трудах. Тюбингенский университет оценил его вклад в палеонтологию по достоинству и присвоил ему ученую степень. Кроме того, Гауфф добился, чтобы часть хольцмаденских карьеров превратилась в палеонтологический заповедник, где теперь открыт и музей его имени. Ныне им управляет уже четвертое поколение династии палеонтологов. Среди экспонатов – крупнейший 8-метровый цельный скелет ихтиозавра (Temnodontosaurus trigonodon), похожая на крокодила талаттозухия (Macrospondylus bollensis), птерозавр (Dorygnathus banthensis), самое большое поселение морских лилий сейрокринусов (Seirocrinus subangularis) из 100 особей на 12-метровом топляке. Там же находятся и остатки стеноптеригиев, обработанные Гауффом.

В этих карьерах было извлечено около полутысячи ихтиозавровых скелетов, многие из которых принадлежат стеноптеригию. Однако лишь благодаря работам Гауффа они приобрели свой реальный облик. Прежде рыбоящеров изображали без спинного плавника и с тонким, как у ящериц, хвостом. Такими они, например, предстают на известном рисунке «Древний Дорсет» (1830) Генри де ла Беша, первого президента Палеонтологического общества Великобритании. Для придания более живого облика рыбоящеру могли добавить и пару китовых фонтанов, бьющих из ноздрей, как на литографии художника Георга Шарфа (рис. 23.1). Похожий ихтиозавр, но уже в виде изваяния скульптора Бенджамина Хокинса до сих пор выползает на сушу, чтобы отложить яйца в лондонском парке Хрустального дворца. Таким он виделся Ричарду Оуэну.

Рис. 23.1. Duria antiquior (Древний Дорсет); раннеюрская эпоха (200–190 млн лет); литография Г. Шарфа по акварели Г. де ла Беша (1830): 1 – ихтиозавр (Ichthyosaurus communis); 2 – ихтиозавр лептонект (Leptonectes tenuirostris); 3 – плезиозавр (Plesiosaurus dolichodeirus); 4 – птеродактиль диморфодон (Dimorphodon macronyx); 5 – костный ганоид дапедий (Dapedium politum); 6 – морские лилии пентакринитесы (Pentacrinites dichotomus), «крылатые» существа в спиральных раковинах – аммониты (все изображенные здесь ископаемые собраны М. Эннинг)

Скелет стеноптеригия, как уже сказано, был «среднестатистическим» для ихтиозавров: сильно вытянутый (благодаря удлинению носовых, предчелюстных и зубных костей) череп с зубастым рылом, притом что голова стеноптеригия не очень большая в сравнении с другими юрскими ихтиозаврами (рис. 23.2). Зубы с гладкой высококонической и слегка обращенной назад коронкой располагались в глубокой общей борозде на предчелюстной, верхнечелюстной и зубной костях. Прочность зубов достигалась за счет складчатого плицидентина (что напоминает о строении зубов «лабиринтодонтов»). Узкие ноздри и хоаны (на нёбе) были сильно сдвинуты назад. Выделялись огромные глазницы с кольцом склеротики из 14–16 плоских трапециевидных костных пластинок, большие верхневисочные окна, открытые скорее вверх, чем в стороны, и теменное отверстие. Кольцо склеротики защищало крупные глазные яблоки от сдавливания на глубине или при быстром движении. Все черепные кости были удлиненными и узкими; относительно широкими оставались только носовые, предлобные и теменные, покрывавшие мозговую коробку.

Рис. 23.2. Скелеты взрослого и молодого ихтиозавров стеноптеригиев (Stenopterygius quadriscissus); длина 1 м; раннеюрская эпоха (180 млн лет); Хольцмаден, земля Баден-Вюртемберг, Германия (Музей Лёббеке-Аквапарк, Дюссельдорф)

Череп плотно сидел на немногочисленных шейных позвонках: вместе они создавали прочный упор для движения сквозь водную толщу. Шейные и грудные ребра были хорошо развиты, и последние, очень многочисленные и длинные, стыковались напрямую с телами позвонков. В осевом скелете, образующем пологий горб в грудной части, насчитывалось до 180 дисковидных двояковогнутых (амфицельных) позвонков, из которых две трети составляли хвостовую часть. Она резко, почти под прямым углом, уходила в нижнюю лопасть плавника и усиливала направляющую кромку. Такой функционально гипоцеркальный хвост тянул тело вниз, уравнивая подъемную силу, возникавшую из-за объемных легких. Поперечные отростки на позвонках отсутствовали, а невральные дуги, наоборот, были высокими, но не срастались с телами позвонков. Плотно сбитый осевой скелет придавал жесткость всей конструкции тела, которое таранило водную толщу. Снизу брюхо прикрывали тонкие палочковидные гастралии.