– Тебе очень идет черный цвет, - мягко сказал он.
– Ты часто так одеваешься?

– У меня нет такой возможности.

– Возможно это и к лучшему - у многих могла бы подняться температура!
– Он пристально смотрел на нее.
– Что ты сеогдня сделала с собой? Ты как будто выглядишь не так как всегда.

– Может быть это из-за сережек.

– Красивые серьги. Недавно купила?

– Что ты! Нет, конечно! Ричард подарил их мне по случаю окончания учебы.

Как только эти слова были произнесены, Лесли почувствовала, что он как будто снова замкнулся в себе, и наступило неловкое молчание, нарушенное приходом официанта, подавшего горячие блюда. Здесь была форель в винном соусе, после чего последовала грудка молочного поросенка, горох и помидоры, фаршированные чем-то белым, по виду напоминающим взбитые сливки, один из которых Лесли решила попробовать.

– Ой!
– На глаза навернулись слезы, которые тут же обильно покатились по щекам. Она торопливо схватила стакан воды, одним залпом выпила его, и откинувшись на спинку стула, принялась вытирать глаза.
– Боже мой, мне показалось, что я вся загорелась изнутри. Что это такое?

– Соус из хрена, взбитый со сливками. Очень многих это и вводит в заблуждение.

– Ты хочешь сказать, что ты знал об этом?

Он усмехнулся в ответ.

– И поделом тебе. В следующий раз, когда я скажу, что нужно забыть о прошлом, не заводи разговора о своих воздыхателях.

– Нету у меня никаких воздыхателей, - осторожно сказала она и снова отпила глоток воды.
– Вот теперь лучше, можно снова приниматься за еду.

За ужином они болтали о чем-то незначительном, и время от времени Лесли начинала напевать мелодии, доносившиеся из алькова, где стоял рояль.

– Хорошо он играет, правда?
– сказала она наконец.

– Если у тебя есть любимые песни, я могу попросить его сыграть.

– Мне очень нравится Коул Портер.

– Прекрасно. И мне тоже. Пойдем, скажем ему об этом.

Она встала из-за стола и проследовала вместе с ним к алькову, подождав, пока Филип разговаривал с пианистом, который понимающе кивнул, улыбнулся и заиграл "День и ночь". Филип снова обернулся к ней, и только теперь она заметила, с какой нежностью он глядел на нее. Горели неяркие светильники, и она почувствовала, как он обнимает ее за талию. Она ощутила дрожь во всем теле, но ничего не смогла с собой поделать, а он обнял ее еще крепче.

Он не разжал своих объятий даже когда музыка закончилась. Каждая новая мелодия казалась лучше предыдущей, и Лесли была как будто даже рада, когда Филип наконец отступил назад.

– Может быть пойдем и закончим ужин, - хрипло сказал он.
– А потом еще потанцуем.

Снова оказавшись за столом, Лесли принялась с подозрением разглядывать десерт из ежевики, залитой вином и увенчанной сливками.

– Что тебя так беспокоит?
– спросил он.
– Это вполне безобидный десерт.

– Мне очень интересно, действительно ли это взбитые сливки?

Тогда он первым снял пробу.

– Ну и как, теперь ты довольна?

– Вполне, спасибо.
– Она последовала его примеру.
– Ты заказал замечательный ужин.

– Я очень рад, что тебе понравилось. Может быть еще чего-нибудь хочешь?

– Нет, что ты. Подумай о моей фигуре.

– Если бы я только мог ее забыть!

Воцарилось неловкое молчание, и Лесли отвела глаза, избегая встречаться с ним взглядом.

– Ты как будто чего-то стыдишься, - сказал он.

– Тебя это удивляет?

– Вообще-то нет. Извини.

– Ничего, все в порядке.

И снова наступила пауза, и тогда он вздохнул.

– Кажется вечер не слишком-то удачно, да?

– Что не слишком-то удачно?

– Наша попытка забыть обо всем и жить одним лишь этим моментом.
– Он вытащил сигарету и закурил, мрачно глядя на дымящийся конец.
– Я расстроил твои планы на вечер. Тебе следовало бы провести это вечер без меня: по крайней мере тогда ты бы лучше провела время.

Она натужно сглотнула.

– Вот как?

– Черт, что я говорю, нет! Конечно же нет. Тем более, что здесь не принято, чтобы по вечерам сюда приходили женщины без спутников. И тогда ты нарушила бы все правила приличия.

– Ну тогда не жалей, что пригласил меня.

– Я никогда не жалел об этом!
– он взял ее за руку.
– Пойдем, потанцуем?

Весь остаток вечера они провели в замечательно настроении, которое для Лесли было несколько омрачено ее осознанием того, что всему хорошему когда-нибудь приходит конец.

Стрелки часов перевалили уже далеко за полночь, когда они вышли из ресторана и пошли вдоль одной из узких улочек по направлению к шоссе. Все проезжавшие мимо такси уже везли пассажиров, и Лесли вздрагивала всякий раз когда холодные снежные хлопья попадали ей в лицо.